Анатолий Викторов - С пером у Карандаша

Прошли юбилейные торжества. Карандаш по-прежнему много работал, размышлял о проблеме смешного на манеже. Помню, я спросил у Карандаша:

— Ваша популярность в Союзе предполагает, что ваше искусство понятно и близко каждому. Но только ли советскому зрителю дорог ваш персонаж, а зарубежный зритель полюбит ли его? Является ли советская школа цирка в целом близкой интернациональному зрителю?

— Во времена, когда русский цирк был наводнен иностранцами и они строили его по своему образу и подобию, кто-то из русских писателей, влюбленных в цирк (никак не вспомню, где я это читал), верил, что мы создадим репертуар не хуже, а обязательно лучше и оригинальнее, чем иностранцы, потому что у нас и мускулы крепче, и смелостью судьба не обидела, и терпения хватает. А смеяться?! Ого, да мы пересмеем всех в мире, потому что смех у нас особенный.

И теперь каждый выезд советских артистов цирка за рубеж подтверждает предсказания человека, влюбленного в цирк. Да, смех у нас особенный, потому-то сегодня непохожи на западных наши клоуны.

Собираясь в дорогу, мы снова и снова спрашиваем себя: будет ли, понятно западному зрителю наше искусство? Полюбят ли они его? Ведь так важно, когда зритель иной культуры понимает тебя — это высшая награда для артиста.

Серьезный экзамен мы выдержали в 1958 году во Франции. Во второй раз Московский цирк выступал в Париже. В нашей труппе были лучшие силы советского цирка: гимнасты Папазовы и Запашные, танцовщица на проволоке Нина Логачева, жонглер Нази Ширай, эквилибристки сестры Кох, наездники Кантемировы и Маргарита Назарова со своими тиграми.

Первые пять представлений советский цирк дал в Лилле. Это была как бы разминка перед выступлением в Париже. Вечером 20 марта в помещении огромного велодрома собрались тысячи парижан. Они ждали русской экзотики, чего-то необычного для Запада… И Маргарита Назарова, Нази Ширай, Папазовы, Кантемировы не обманули ожиданий. Но на этом блестящем фоне я в своем скромном костюме вдруг почувствовал себя неуверенно. Волнуясь, как в первые годы работы в цирке, вышел на арену. Контакт с залом — самое главное для артиста — появился быстро. Я показал сценку «Балет», и она пришлась кстати накануне приезда в Париж труппы Большого театра, показал интермедию «Упрямый осел» и репризы «Оторванная фалда» и «Дрессированная собака», где Клякса ест сосиску, а я демонстрирую это «чудо» дрессировки.

На следующий день в газете «Франсбсерватер» я прочел: «Клоун Карандаш, остроты которого заставляют смеяться весь Советский Союз и который смог здесь показать лишь немые скетчи, прошел серьезное испытание. Он сумел выдержать его без больших усилий. Таким образом, мы можем констатировать, что прошли те времена, когда русские клоуны только облегчали западным коллегам проникновение в свой цирк. Теперь мы видим, что цирковое искусство России глубоко национально…»

Ободренный приемом, я решил хоть чем-нибудь нарушить немоту своих реприз. С помощью жены (она говорит по-французски) я подготовил сценку об обычае суеверных французов: при встрече с черной кошкой три раза постучать по деревяшке. Зрители весело смеялись и аплодировали.

Показал я и сценку «Случай в парке»… Вот что писал в те дни старый артист и знаток цирка Альфред Курт: «В продолжение всего вечера Карандаш бывает очень находчивым, особенно если принять во внимание трудность программы для комика. В цирке много оборудования, много времени тратится на его установку, возникают «бреши», «окна»… Карандаш — Рыжий вечернего представления, но он более тонок, чем лучшие Рыжие, которых я знал». Но что интересно: Курт, говоря о тонкости нашей клоунады, делает затем вывод, что в русском цирке зрители мало смеются. И это звучит как упрек.

Как я понял, именно клоунада приучила французов не задумываться над происходящим на арене. Олег Попов первый взялся перевоспитывать французских зрителей. Во время первых гастролей советского цирка в 1956 году он показал на манеже несколько сценок психологического плана. Теперь моей задачей было доказать, что реалистическая клоунада и ее национальные — в данном случае, русские — формы могут быть разнообразны.

Французские репортеры забросали нас множеством вопросов: о прошлом, настоящем клоунады и русского цирка, о методах показа, о семейном положении артистов… Порой ради сенсации наши ответы в печати становились неузнаваемыми. Например, из газеты я узнал, что служил униформистом и терпел при этом сплошные неудачи. По-видимому, журналистам трудно было представить иной путь на арену, чем это бывало у старых Рыжих, вышедших из униформистов. И заставить их изменить это мнение было очень нелегко. Правда, однажды представился случай. Мою жену пригласили на радио и попросили дать интервью. Тамара Семеновна была представлена слушателям как «мадам Карандаш», ассистент «маэстро улыбки», заведующая «лабораторией комика», где, сообщил комментатор, «строго как в аптеке, отмериваются дозы смешного для получения максимального эффекта».

Тамара Семеновна ответила на разные вопросы, в том числе и на традиционный: «А почему он — Карандаш?»; рассказала о наших совместных поездках, дочери Наташе я добавила, что в Советском Союзе детали личной жизни артиста не принято афишировать. На следующий день газеты объяснили, что русские не хотят делать из своих артистов «культ звезд».

Конечно, я стремился узнать как можно больше о стране. В один из свободных дней побывал в цирке Медрано. Чрезвычайно был удивлен, в особенности после наших многолюдных премьер, тем, что две превосходные французские цирковые труппы собирают на каждое представление до полусотни зрителей. Цирки Парижа пустовали, хотя на арене одного из них выступал в тот день прославленный клоун — Альбер Фрателлини. После представления я встретился с ним и с горечью узнал, что талантливейший артист пьет и заработка — при малых сборах цирка Медрано — ему едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами.

Несколько более радостным было посещение цирка Пиндер в Марселе. Колоссальный передвижной цирк на четыре с половиной тысячи мест привез с собою все оборудование зала, фойе и кулис. Однако цирковое представление здесь подавалось под обильным эстрадным соусом и, по существу, напоминало мюзик-холл. Комики были вульгарны, и особенно плохо то, что сами они не понимали этого…

Они уже видели мою работу и откровенно удивлялись, почему я в сценке «Случай в парке» упустил блестящую возможность обыграть ситуацию с Венерой в сексуальном духе!

Вообще мне кажется, более открытый, горячий характер марсельцев помог мне быстро найти общий язык с ними. Думаю, им импонировал озорной, шаловливый характер персонажа. Непосредственность — эта черта особенно родственна французам.