Михаил Гулякин - «Будет жить!..». На семи фронтах

Обеспокоенный, побежал к штабу. И там пусто. Двери комнат раскрыты настежь, сквозняк гоняет по полу обрывки газет. Куда же все подевались? В это время в коридор заглянул с катушкой проводов связист.

— Есть кто-нибудь в штабе? — спросил я.

— Есть, пройдите к дежурному.

— А что произошло? — спрашиваю просто так, заранее зная, что боец не ответит.

— Ушли по тревоге.

В комнате дежурного за уставленным телефонами столом сидел незнакомый командир с интендантскими петлицами и громко кричал кому-то в телефонную трубку, что надо пошевеливаться.

Улучив минуту, я спросил:

— Скажите, что произошло? Мне командир дивизии приказал быть у него сегодня в десять утра. Я пришел, но штаб пуст. Как мне поступить?

— А кто вы такой? — спросил меня интендант.

Я коротко ознакомил его со своим заданием.

— Дивизия поднята по тревоге.

— Связь с Ригой есть?

— Есть.

Попросив разрешения позвонить, я уселся за телефон и через многочисленные «Фиалки», «Тюльпаны» и «Незабудки» дозвонился до штаба округа. К сожалению, моего непосредственного начальства на месте не оказалось. Голос дежурного был спокоен, и я не решился спросить, как обстоят дела. Если бы произошло нечто чрезвычайное, дежурный не был бы так безмятежен. Мало-помалу успокоился и я. Значит, генерал Н. А. Дедаев действует по какому-то своему плану. Вот только его намек о немцах… Что бы это значило?

Около часу дня дозвонился до своего руководства в Риге. Доложил:

— Хозяин со своей семьей уехал на новые заработки, не выполнив вашей просьбы.

— Я вас не понимаю, слышится в трубке раздраженный голос. — Говорите яснее, какие заработки и какой хозяин?

Действительно, кто ожидал, что надо будет прибегать к эзоповскому языку? Ясно, что меня никто не поймет. Оставив конспирацию, прямо сказал о сложившейся ситуации. На другом конце провода, видимо, были озадачены не меньше моего. Наконец после долгой паузы получил приказание:

— Оставайтесь в Лиепае. В понедельник, часов в двенадцать снова позвоните мне. Думаю, к этому времени я разберусь, в чем там дело.

Вот так. Война была буквально у порога, а в штабе округа не знали, куда и зачем ушла дивизия.

До понедельника оставалась уйма времени. Вернулся в гостиницу, пообедал в городской столовой и отправился в кино, где шел американский фильм «Анна Каренина». Американская Анна не бросилась под американский поезд, потому что в критический момент появился американский Вронский и два любящих сердца слились воедино.

После кино бесцельно бродил по городу. Нарядные улицы были заполнены людьми, ярко светились витрины уже закрытых магазинов, цветные огни реклам. Работали все кинотеатры, кафе и рестораны. Нормальная городская жизнь. Зашел на вокзал узнать расписание поездов на Ригу. Бросилось в глаза необычное скопление пассажиров. У билетных касс длинные хвосты очередей. На лицах — тревога. Слышалась в основном русская или украинская речь. Билеты брали до Риги, и дальше — на Восток. Что-то здесь не так. Подсознательно тревога охватила и меня.

Около десяти вечера вернулся в гостиницу. В номере нашел соседа — летчика, старшего лейтенанта. Познакомились. Он рассказал, что в его части снова запрещены отпуска комсоставу, а рядовым увольнения. Видимо, это связано о учениями, которые должны начаться в ближайшие дни. Я поведал об очередях на вокзале, он пожал плечами. Пора летних отпусков? Спать легли в двенадцать, так и не решив ничего.

Разбудили нас топот ног в коридоре и тревожные голоса. Через открытое окно с улицы доносились звуки отдаленных глухих раскатов то ли грома, то ли взрывов. В комнате было уже светло. Часы, которые я не снимал на ночь с руки, показывали начало шестого. Мы с летчиком быстро оделись и по коридору, заполненному суетящимися, наспех одетыми людьми, вышли на балкон. На нем уже собралось много гостиничного люда. Над морским портом висели тяжелые черные клубы дыма, доносились взрывы. Вдруг сверху послышались подвывающие звуки моторов. По нежно-бирюзовому небу четким строем, как на параде, летели самолеты. Почти над нами они стали разворачиваться в сторону порта. На желтых концах их крыльев хорошо различимы черные кресты.

— Немцы! Война! — раздались испуганные голоса.

Со стороны порта донесся грохот, сквозь черный дым прорывались всплески багрового пламени. Неужели война? Настоящая? Не хотелось верить. Мы с соседом возвратились к себе, включили репродуктор. Комнату заполнили бодрящие звуки прекрасной песни:

Боже мой, неужели ТАМ ничего не знают?

— Это не война, — с наигранным спокойствием произносит летчик. — Это хорошо подготовленные маневры. В конце концов это может быть местной провокацией со стороны немцев, но только не война.

Хотелось верить, что это так. Но самолеты с черными крестами, взрывы?!

Надо было немедленно возвращаться в Ригу.

Выступление по радио В. М. Молотова я не слышал и узнал о нем только на вокзала. Теперь даже к воинским кассам пробиться, было немыслимо. «Война», «Гитлер напал», — слышалось со всех сторон.

А на подступах к городу уже шел бой. Позже я узнал, что части 67-й стрелковой дивизии, своевременно выдвинувшись на 17 километров южнее Лиепаи, вместе с отходившими подразделениями 12-го погранотряда встретили противника плотным огнем. Не добившись успеха на южном участке, немцы обошли город с востока и перерезали железную дорогу Лиепая — Рига. Мне повезло. Я успел уехать с одним из последних поездов. Часть пути преодолел поездом, дальше — попутными машинами. Несколько раз попадал под бомбежки, пережидая их в придорожных кюветах.

В Ригу попал только вечером 24 июня. Города было но узнать. Улицы, обычно ярко освещенные, шумные и оживленные, поражали темнотой и пустотой. С трудом добрался до дома. В квартире — никого. Жена с сыном, видимо, находились на даче, которую мы с тремя товарищами по службе снимали у латышской семьи в местечке Меллужи в Юрмале. Кое-как поужинав, свалился на кровать и мертвым сном проспал до утра, и даже не слышал сигналов ночной воздушной тревоги.

Меня разбудил звонок. В передней не умолкая звонил телефон.

Дежурный по управлению срочно вызывал на службу.

Сон как рукой сняло. Схватил что-то из вещей и, на ходу застегивая ремень снаряжения, выбежал на лестничную площадку. Секунду раздумывал: стоит ли запирать дверь? Привычка к порядку и таящаяся в глубине души надежда, что через недельку-другую положение восстановится и квартира мне снова понадобится, взяли свое: повернул в замочной скважине ключ и положил его в карман кителя. А ровно через год за ненадобностью выбросил его в Дон.