Скотт Макконнелл - Айн Рэнд. Сто голосов

В то время он коллекционировал почтовые марки, а у нас не было знакомых за рубежом… Мы ни с кем не переписывались.

А было ли у Айн Рэнд и Фрэнка О’Коннора особое название для своего ранчо?

Не помню такого. В общем разговоре я называла его «ранчо O’Конноров». Кроме того, я даже в мыслях не называла ее Айн Рэнд, кроме как в письмах, которые печатала. Я всегда называла ее вслух и про себя миссис O’Коннор.

Какую работу вы выполняли для нее?

Печатала. Я печатала рукопись романа Атлант расправил плечи. Помню, что, когда я ушла от них в ноябре 1949 года, она говорила, что мы находимся на середине книги.

Какую еще работу в доме вы исполняли, кроме машинописи?

Мне кажется, что маму несколько тревожило то, что я добавляю всем хлопот в доме, и поэтому я пыталась помочь ей всем, чем могла. Однажды миссис O’Коннор попросила ее прибрать наверху в аптечном шкафчике, в ванной, — и я заглянула в ее спальню, потому что они находились рядом. Увидев, что это делаю я, она по-настоящему рассердилась и сказала, что не хотела, чтобы я это делала, потому что это работа для моей матери, а не для меня. Она самым определенным образом представляла, что я должна делать. Помнится, кухарки хотели, чтобы я ела вместе с ними, ведь тогда со мной можно было поговорить за обедом и потом привлечь к мытью посуды, но миссис O’Коннор была с этим не согласна. Она всегда настаивала на том, чтобы я ела с ними.

Как вы отреагировали на роман Атлант расправил плечи?

Я вполне могла представить себе Айн Рэнд на месте Дагни Таггерт, со всей силой последней и желанием и возможностью сделать что-то реальное — несмотря на все сопротивление. Я считала, что это очень хорошая история, и вопрос «Кто такой Джон Голт?» очень мне нравился.

Наверно, я как-то поучаствовала в создании этого романа. Она спрашивала мое мнение о некоторых эпизодах, и однажды, когда я перепечатывала одну из первых глав Атланта, кажется, ту, где Дагни Таггерт видит тень, тень исчезает, и она пытается понять, что это было, я сказала: «Как насчет того, чтобы сделать видимой тень Джона Голта?» Она задумалась, и потом сказала: «Неплохая идея».

Кажется, она включила этот эпизод в одну из глав [96] См. Атлант расправил плечи, часть первая, глава 8. . Я была в восторге от того, что сумела чуть-чуть поучаствовать в таком деле.

А что еще можете вы сказать о рукописи или своей реакции на нее?

Ничего. Я думала, что лучшей работы найти невозможно: ты печатаешь и одновременно читаешь. Я старалась печатать как можно более аккуратно. Я перечитывала лист еще в машинке и пыталась проверять слово за словом, правильно ли я все поняла. Время от времени я теряла строчку, и мне не хотелось сдавать ей работу в таком виде.

Была ли она терпелива в тех случаях, когда вы делали ошибку?

Да. Она всегда указывала мне на нее, и я всегда могла сказать, когда нужно будет вернуться назад, если она внесла изменения или допустила ошибку.

Как она это делала?

Перечеркивала и писала сверху.

Так, значит, она спрашивала ваше мнение об эпизодах романа по мере того, как вы печатали их?

Как будто бы спрашивала, а может быть, я высказывалась сама, если эпизод или поворот сюжета нравился мне по-настоящему. Мне было очень интересно печатать и читать одновременно, зная, что произойдет. И я очень уважала ее за то, что она умела вести сюжетную линию, заранее зная, к какому исходу она придет.

И как она реагировала на подобные мнения с вашей стороны?

Бывала очень довольной.

В наших записях отмечено, что она называла вас первой машинисткой, печатавшей роман Атлант расправил плечи.

O да, это здорово! Она запомнила, что это я печатала первую половину романа, и, наверно, упомянула, что прислала мне экземпляр книги, когда та вышла в свет.

Вы работали на Айн Рэнд наверху, — в том маленьком алькове по соседству с книжным шкафом на балконе?

Да.

Что еще вы можете рассказать мне о том, как печатали для Айн Рэнд?

Она давала мне рукописный текст, страницы три за раз, я перепечатывала его. После этого она прочитывала перепечатанные страницы. Иногда я допускала ошибки, по большей части не типографические; попадались такие слова, которые я не могла прочесть.

Легко ли вы понимали ее почерк?

Понять его бывало довольно сложно. Тогда я говорила, что чего-то не понимаю, или спрашивала, что здесь за слово. Это происходило чаще, чем мне хотелось бы, но тогда я оставляла пробел, чтобы можно было вставить слово. А когда обнаруживалось хотя бы одно слово, которое она хотела изменить, перепечатывать приходилось всю страницу.

Закончив, я отдавала ей выполненную работу. Она прочитывала ее и иногда возвращала мне в тот же день. Если дело происходило в субботу, она возвращала мне черновик, и я перепечатывала его в воскресенье. В противном случае она возвращала мне его через неделю.

Почему она давала вам не более чем три страницы за раз?

Она давала столько, сколько успевала закончить.

Значит, за уик-энд она писала несколько страниц, передавала их вам, а потом быстро редактировала их?

Так, наверно, и было. В другие времена, по субботам, бывало больше страниц для перепечатки, но не больше десяти или двенадцати. Не помню, чтобы мне приходилось перепечатывать внушительную стопку. Сочинение и перепечатывание романа шли не слишком скоро.

Иногда я печатала с диктовки письма, которые ей нужно было написать, как деловые, так и личные. Работа над письмами Пат Патерсон затягивалась на целый день, до вечера [97] Письма, которые Айн Рэнд писала Изабель «Пат» Патерсон, см. в Letters of Ayn Rand, стр. 173–218. .

Всего над одним письмом?

Да. Там всегда оказывалось много страниц, она просила меня перечитать его и вносила исправления, пока я читала. Однако если обнаруживалась моя ошибка или же она решала внести изменения, то она не заставляла меня перепечатывать, а вносила изменения собственной рукой и в таком виде отправляла. Письма получались длинные, многостраничные. И времени на них уходило много, потому что она всегда обдумывала, что именно хочет сказать. Но всегда говорила достаточно медленно, так что я успевала за ней.

Работала она по памяти или перед ней были какие-то заметки?

Никаких заметок, всегда только своя голова. Это происходило в ее кабинете. Не помню, чтобы она при этом расхаживала, так что, наверно, сидела за своим столом, а я находилась перед ней. Она бывала очень взволнованной и оживленной. Диктуя свои письма Пат Патерсон, она воодушевлялась. Не в том смысле, что начинала тараторить, так что я не успевала за нею, но в том, как живо она говорила и увязывала воедино свои мысли. Она много жестикулировала.