Анна Красноперко - Письма моей памяти

Жутко глядеть на их эмблему — череп и кости.

Полевая жандармерия — в светло-серо-зеленой форме. На груди у них цепь с бляхой, которая напоминает полумесяц. Серо-зеленочерная чума!

Голод заглушаем семечками. Люди нашли их на каком-то складе и кинулись туда. Тата Дроздова с Замковой улицы поделилась с нами. По-прежнему бродим по городу в поисках ночлега.

Ночуем в руинах. Моемся в Свислочи. От грязи и бесприютности, тоски завелись вши. Боимся их так же, как и голода.

Скоро запретят ходить по городу. Говорят, что евреев выселят в особый район…

На Юбилейной площади останавливаемся. Дома здесь не сожжены и старые афиши целы. Одна из них сообщает, что в белорусском театре спектакль «Последние». Режиссер — Михаил Зоров.

В этот театр я со своей подружкой Нилой Кунцевич ходила почти каждую неделю. Ее двоюродный брат был там художником-декоратором. Черноволосый, с выразительным лицом, он походил на артиста. Легкая походка, уверенный баритон, внимательные глаза. Где он теперь? Наверно, на фронте…

А у Нилы такие же мягкие, как у брата, глаза. Где Нила? Где режиссер Зоров? Интересно, он еврей или славянин? До войны никто из нас не думал об этом. Жили себе люди рядом дружно, хорошо.

Рядом с афишей объявление. И смысл его страшен. Инна тянет меня за руку, но я, прикованная к афише, вслух читаю, что граждане еврейского происхождения должны зарегистрироваться в юденрате и жить в специально отведенном для них районе, в гетто.

«Жиды», «гетто» — слова обжигают, вызывают боль и обиду, как леще чип а.

— А что такое жиды? — спрашивает меня Инна.

Слезы застилают глаза…

— Это злое, мерзкое слово. Тех, кто обзывает им людей, отдают под суд и штрафуют.

— И немцев отдадут под суд? — спрашивает сестренка.

— Отдадут обязательно.

…На соседнем доме снова объявление: «Жиды и коммунисты обязаны…»

Как у нас хватает сил таскать ноги — не знаю. Оставляем бабулю в надежном месте, в руинах, и ходим по городу. Ищем маму, ищем еду. Блуждаем в районе Подгорного переулка, где жили до войны, ходим по Советской, мимо Большого сквера.

Вон немец бросил собаке хлеб. Та не стала есть. Подобрать не успели. Какая-то девочка опередила нас.

Издалека видим тьму-тьмущую людей, которых гонят по Советской. Опять военнопленные… Колонны приблизились к нам. Какая-то девушка бросается к немцу, охранявшему колонну.

— Lieber Herr,— показывает она на пленного. — Das ist mein Bruder… [3] — Уважаемый господин, это мой брат… —Сует бумагу, должно быть, какой-то документ.

Удивительно, но немец выталкивает пленного из колонны. Девушка тянет его в руины бывшего кинотеатра «Красная звезда».

— Вот это дивчина! — говорит пожилой человек, что стоит рядом. — Молодчина. Не первого уже спасает.

Это чудо! Мама пришла. Увидела нас на улице возле бывшего дома. Она шла из Волковыска с раненой ногой! Невероятно!. . Какая она у нас! И сразу стало легче на душе.

Мы рассказываем маме, как папа ушел на фронт, как сосед вывел меня, Инну и бабушку на Могилевское шоссе, как в Дукоре нас догнали немцы, рассказываем обо всем пережитом.

Мама предлагает пойти на Замковую улицу к ее земляку Иосифу Симановичу. Мы говорим, что уже были у него. Семья Симановича. наверно, эвакуировалась, но квартира уцелела. А вдруг и в самом деле найдем там пристанище? Если не в его квартире, так, может, в другой?

…Замковая улица входит в территорию гетто.

Жители не еврейской национальности, которые проживают на территории будущего гетто, должны перебраться в другую часть города. Моя подружка Тата — Танечка Дроздова, которая живет на Замковой, переезжает куда-то на Грушевку. Их семья не успела эвакуироваться.

Мы сидим на приступках высокой каменной лестницы. Вот-вот Тата уедет отсюда. Доведется ли нам встретиться?

Белокурые прямые волосы обрамляют круглое печальное лицо девочки. Она с ненавистью рассказывает про знакомого парня, который пошел в прислужники к немцам. Вспоминаем общих знакомых.

А потом я рассказываю про того военнопленного, который пел «Тучи над городом встали».

— Я буду приходить сюда,— говорит Тата. — Только отец сказал, что мы в городе не задержимся, поедем в село.

Расставание. Тата оглядывает родные места, где все дорого с детства. Что ждет их на новом месте?

Вышел новый приказ: евреи должны носить круглые латки желтого цвета. Указывается их размер, место, где они должны быть пришиты. Одна заплата на груди, другая на спине. За неподчинение приказу — смертная казнь.

Уже есть приказ, что старшиной юденрата — еврейского комитета в гетто — назначается Илья Мушкин.

Контрибуция—для меня это слово из учебников по истории. И вот она, контрибуция наяву. Все евреи должны едать золото, серебро, ценности, чтобы выплатить контрибуцию.

У нас ничего этого нет- Единственное богатство—ключ от квартиры. Я не выбрасываю его, он напоминает мне о недавней довоенной жизни.

По приказу немцев все трудоспособные евреи собираются около юденрата. Там комплектуются колонны, которые направляют на работу в город, за пределы гетто.

Мы с мамой пришли туда. Встретили Асечку Воробейник с ее мамой. Ася — моя школьная подружка. Договорились держаться вместе, попросились в одну колонну, чтоб не разлучаться.

Тут уже есть наши девчата: прежде очень веселая Валя Глазова, красавица Софа Сагальчик, умница Беба Цвайг.

То, что мы с Асей встретились, очень важно для нас.

Мы живем на Замковой в доме старой Тэмы. В гетто на человека отведено два метра. Да есть ли они, те два метра на каждого? Старая Тэма высоченная, высохшая, будто мумия. Лицо иссечено морщинами.

Она живет какой-то своей жизнью, по своим законам. В минуту отчаяния сидит прямая, неподвижная, уставившись в одну точку помутневшими старческими глазами.

Возможно, в этот момент она молится. Мы понимаем: если молится, то за своих внуков, которые ушли на фронт, за Красную Армию. Чтоб она поскорее вернулась.

На Тэме всегда черная длинная юбка и такого же цвета мужской лапсердак.

Когда мы поселились в ее маленьком двухквартирном доме, Тэма дала нам два матраца и кое-что из белья. Это просто роскошь. Живет Тэма в одной комнате с нами. Спит на старой кровати.

В другой комнате—семья Голандов. Молодые женщины Дина и Эра и их мать. В этой комнате стоит шкаф. Он всегда закрыт. В нем вещи Тэминых внуков. Старая верит, что они обязательно вернутся.

— Вот тогда и нарядятся,— говорит она.

Тэма богатая! До войны я была уверена, что у нас нет богатых людей. А Тэма, как это ни удивительно, богатая. «Сдать золото!» — один из первых приказов оккупантов белорусскому и еврейскому населению.