Лев Тихомиров - Тени прошлого. Воспоминания

По этой же дороге находятся грязевые сопки. Я видел только одну, находящуюся совсем близко от дороги. Это довольно высокая гора конической формы, футов, насколько помню, двесги-триста вышиной. На вершине конуса находится кратер, из которого извергаются потоки грязи. Эта грязь пробила одну сторону кратера и изливалась широким потоком до самого подножия сопки, постепенно отвердевая, так что у подножия уже переставала двигаться. Какая сила производила эти извержения, я не знаю. Но жители утверждают, что сопка имеет подземное сообщение с морем. Они рассказывают, что однажды в кратер упала корова и была поглощена им, а потом труп этой коровы нашли в море. Я не знаю, далеко ли отстоит сопка от моря, но уж конечно не менее десяти верст, а может быть, и вдвое, и втрое дальше.

В Черном море у кавказских берегов случаются извержения каких-то газов, которые задушают подчас неисчислимые массы рыбы. В моей молодости однажды массы этой задохнувшейся рыбы покрыли берега моря толстенным слоем, почти в пол-аршина толщиной, на огромных пространствах. Разлагающаяся рыба заражала зловонием воздух во всем городе Новороссийске, и администрация не знала, как и справиться с таким бедствием. Кончили тем, что прибегли к помощи всех прибрежных землевладельцев и начали закапывать эти массы рыбы в землю. Но она настолько пропитала берега своим прогорклым жиром, что отвратительный запах отравлял воздух еще очень долгое время.

Если грязевая сопка действительно соединяется пол землей с морем, то возможно, что эти взрывы газов в глубине моря прорываются в сопку и производят извержения грязи.

Сама Тамань была в это время чрезвычайно пустынна, не оправившись еще от Крымской кампании. На иных улицах стояли только полуразрушенные дома, почти без всякого населения. Таким же пустынным был и огромный Таманский залив, на горизонте которого слегка виднеются крымские берега. Его не могли, конечно, оживить три-четыре каботажки, разбросанные там и сям по обширному водному пространству. Море тут вообще некрасивое, мутное, мелкое, с дном, заросшим морской травой, толстые слои которой, выброшенные волнами, устилают берега. Но зато рыбы здесь множество, и нередко можно видеть, как за ней охотятся дельфины. Они устраивают нечто вроде облавы, выстроившись длинным рядом, и загоняют рыбу на мелкое место к берегу, где и хватают ее.

Мы остановились в Тамани на почтовой станции, помнится, на очень возвышенном месте, совсем на берегу, круто обрывающемся в море. Местность совсем напоминала лермонтовское описание его жилища в «Тамани». Нам приходилось дождаться парохода в Керчь, так что мы ночевали в Тамани, а может быть, прожили в ней и больше чем один день. Но ходить куда-нибудь или смотреть что-нибудь на этом пустопорожнем месте было некуда и нечего, так что город оставил во мне скучнейшее воспоминание. А жители рассказывают, что во времена турецкого владычества Тамань была богатым городом. В наше время в ней была площадь, покрытая толстым слоем мельчайшего желтого песка. Проезжие часто брали его для песочниц в письменных приборах, так как он был очень хорош для посыпания чернил. Тогда бюварной бумаги не было, и чернила посыпали песком. Это песчаное пространство, рассказывали жители, составляло дно когда-то бывшего здесь пруда, который был весь обделан мрамором, а на берегу его стоял дворец турецкого паши. В мое время тут уже не было ни следа дворцовых развалин, ни один кусочек мрамора не напоминал роскошного пруда. Вероятно, все порастаскали на постройку русских домов.

Переправа через пролив на пароходе до Керчи, каких-нибудь верст тридцать, берет не более двух-трех часов. В те времена пароходные рейсы совершались не столько для пассажиров, которых было мало, как для переправы гуртов черноморского скота в Крым. Незадолго до нас произошел целый скандал. Капитан что-то долго задержал отход парохода из-за того, что не успел вовремя погрузить скот. Пассажиры стали требовать, чтобы пароход отчаливал, а капитан грубо ответил, что для него быки все равно что пассажиры 1-го класса. Он хотел сказать, что с головы скота за переправу платят столько же, как за билет I-го класса. Пассажиры страшно обиделись, подняли шум, подали на капитана жалобу. Не знаю, чем кончилась эта история. В наш переезд ничего подобного не случилось. Напротив, капитаном оказался старый геленджикский знакомец Спицын, который узнал наших, был очень любезен и вспоминал добрые старые времена Береговой линии. К общему удовольствию, мы наконец расстались с Таманью, в которой я был и впоследствии, всегда видя ее такой же пустынной и скучной.

Керченский залив так же очень мелок и так же заросший морской травой, как и Таманский. Большие морские пароходы разгружаются в нескольких верстах от города, сдавая и груз, и пассажиров на барки, которые буксируются до пристани. Иногда пассажиров отправляют с парохода и на баркасах. Но средней величины пароходы подходят к самой пристани. Помнится, она и называется пристанью Русского общества пароходства и торговли. Здесь же, у пристани, находится агентство общества и обширные его амбары для грузов. Такой крошечный пароход, какой ходил в Тамань, разумеется, причаливает прямо к пристани. Здесь нас уже ожидали Савицкие на своей просторной линейке и отвезли нас к себе, а свой багаж мы оставили в агентстве для погрузки на пароход, который должен был идти в Новороссийск. Не помню, сколько раз в неделю совершался этот рейс, но, во всяком случае, нам пришлось несколько дней перебыть у Савицких.

Насколько помню, Андрей Павлович в то время уже купил свой дом у Корчевских и уже выписал к себе из Москвы тетю Настеньку, то есть Настасью Николаевну Каратаеву. Впрочем, может быть, все это произошло только к следующему моему приезду в Керчь. Во всяком случае, Андрей Павлович, по своей практичности и деловитости, устраивался в Керчи очень хорошо и становился постепенно богатым человеком. Дом и весь его огромный участок он приобрел за грош. Собственно, дома было два, по обе стороны двора, с флигелями и сараями. Собственницы их, старые девицы Корчевские, могли бы тут век свековать, но одна из них влюбилась на склоне лет в молодого офицера Солдаткина и вышла за него замуж. Но офицер, конечно, не имел надобности в доме, потому что полк его переходил с места на место, и Корчевские продали свою недвижимость Андрею Павловичу, помнится, за пять тысяч рублей — цена даже и по тому времени ничтожная. После того дядя за такую же ничтожную сумму приобрел в нескольких верстах от города имение Темешу, около тысячи десятин. Правда, имение представляло голую землю, притом же плотно убитую ногами овечьих стад, но, понятно, могла быть приведена в порядок, да и земля могла быть постепенно оживлена вспашкой. Через несколько лет имение стало очень ценным, и по смерти Андрея Павловича давало его многочисленному семейству около десяти тысяч, кажется, годового дохода.