Рюрик Миньяр-Белоручев - Война и мир в его жизни

Под этим стихотворением стояла подпись «'Булат». Да, эти несовершенные стихи написал Булат Окуджава, выдающийся бард, поэт, писатель, совесть эпохи постсталинизма, а в эти дни просто школьный друг. Он оказался в Тбилиси, поскольку еще в конце 30‑х годов был расстрелян его же соратниками по революции отец Булата, а мать – арестована и сослана в лагеря. У мальчика остался только один человек, который мог его приютить – тетка, и она жила в Тбилиси. Так Булат попал в школу и в тот класс, где учились Володя, Филипп, Узур и Инна. Интернациональный в то время город Тбилиси охотно принимал всех счастливых и несчастных людей и не делал различия между грузинами, русскими, армянами, осетинами, евреями, азербайджанцами, репрессированными и беженцами из районов, оккупированных гитлеровцами, богатыми и бедными.

Обо всем этом Полинин вспоминал в свой последний приезд в родной город в 1989 году, куда он был приглашен для выступления в качестве оппонента на заседании диссертационного совета. Интернациональный Тбилиси бурлил. На улицах демонстративно прохаживались молодые люди с плакатами, где на английском языке было написано «Русские, убирайтесь домой!» и «Долой оккупантов!» В гостинице «Иверия», расположенной на проспекте Руставели, центральной улице города, грузинский персонал разговаривал с ним сквозь зубы. Впрочем, картина изменилась, когда Ростислав, вспомнив свое интернациональное детство, заговорил на полузабытом грузинском языке. Появились любезные улыбки и традиционное грузинское гостеприимство.

В Тбилисском ордена Дружбы народов государственном педагогическом институте имени А.С. Пушкина оппонентов ждал еще один сюрприз. На широкой лестнице у входа в институт возлежали на ступеньках студенты и никого в помещение своего учебного заведения не пропускали. Справа от входа на земле валялся сброшенный с пьедестала бюст А.С. Пушкина. На вывеске с названием института вместо слов «имени А.С. Пушкина» было написано «имени Орбелиани». Ростислав был в шоке. Что сделал грузинам как будто любимый ими поэт? Почему так много русских женщин, которых грузины достаточно часто предпочитали выбирать в жены, оказались оккупантами? Чем соблазнил очередной националист и карьерист Гамсахурдия свой добрый народ?

Среди школьных друзей Полинина выделялся высокий красивый юноша Мишка Труфанов. Увлеченные театром, Ростислав и Михаил пытались на скромных школьных подмостках воплотить в героях русской классики свое видение любимых произведений. Чаще всего театральные споры они вели на углу улиц Измайловская и Святополк Мирская (тогда она называлась улица Кереселидзе). Миша сидел обычно на подоконнике окна своей квартиры, расположенной в одноэтажном доме, а Ростислав стоял на тротуаре, облокотившись о ствол векового платана. Их разговоры о театре Таирова, Марджанишвили, Завадского, переехавшего внезапно и своевременно в Ростов, Мейерхольда, не покинувшего вовремя Москву, о книге Станиславского «Моя жизнь в искусстве» и об интересных постановках молодого Товстоногова в Тбилисском русском драматическом театре продолжались часами. Через много лет он услышал по телевизору о замечательном грузинском режиссере, создавшем в Тбилиси свой театр – театр киноактера, фамилия которого была Туманишвили. Позже он узнал, что это и есть его друг детства Мишка Труфанов, а теперь Михаил Иванович Туманишвили. Ему пришлось поменять фамилию отца на материнскую, чтобы найти заслуженное признание у чиновников «интернационального» Тбилиси. Впрочем, коммунистический интернационал трещал по швам и в Москве. Соратник Труфанова и Полинина по театральным постановкам в школе Густав Айзенберг был обнаружен Ростиславом среди наиболее известных сценаристов под русской фамилией. Мир театра и кино будет неполным, если не упомянуть еще одного выпускника 42 тбилисской школы, пионера из отряда Ростислава, вечно ищущего себя в искусстве и мечущегося между Тбилиси, Киевом и Ереваном, выдающегося кинорежиссера Сержика Параджанова.

Окончательно тбилисский интернационализм был подорван тем зрелищем, которое Полинин наблюдал на проспекте Руставели в свой последний приезд в родной город. Защита диссертации, несмотря на противодействие студентов, состоялась, после того как проректор института сумел провести оппонентов через черный ход здания. Вечером того же дня он увидел груды булыжников, которые подвозили грузовики, создавая замкнутое пространство, ограниченное с одной стороны бывшим институтом Маркса-Энгельса-Ленина, а с другой – Дворцом пионеров. Тем временем возле здания правительства шел бесконечный митинг, организованный диссидентом-провокатором, ловко использовавшим имя своего отца, известного грузинского писателя. Все это не могло вдохновлять бывшего тбилисца, только что расточавшего комплименты молодой соискательнице, защищавшей свою диссертацию рядом с поверженным бюстом Пушкина. Расстроенный, он поднялся на лифте в свой номер на одном из верхних этажей гостиницы «Иверия» и попытался уснуть. Но сон его был не долог. Вскоре его разбудили крики и скрежет тяжелых машин. Через пару минут он был у окна, а потом и на улице. Ему пришлось стать свидетелем, как молодые солдатики с трудом продвигались за бронемашинами в сторону толпы, всячески укрываясь от камнепада, источником которого были «отчаянные герои», выставившие перед собой надежный заслон из нескольких рядов женщин. Солдаты, на головы которых обрушились булыжники, старались через ряды женщин пробиться к последователям известной скульптуры «булыжник – оружие пролетариата». К этому времени робкие вдохновители митинга успели куда-то скрыться, а жертвами оказались грузинские женщины, затоптанные грубыми сапогами. Так завершался первый акт борьбы грузинских националистов за свою «независимость». Прибывшая через несколько дней комиссия российских доморощенных демократов констатировала вину саперных лопаток, единственного «оружия», выданного солдатам.

Но это противостояние «оккупантов» и «порабощенных аборигенов» произошло на 20 лет позже, а пока хлопоты Инны в связи с приближающейся свадьбой сына подходили к финишу. Увы, к финишу приближались и платонические встречи Полинина с Яной. В Москву на свадьбу прибыли родители Лили, невесты Полинина младшего, и в этот вечер они должны были прийти знакомиться со свояками. В этот же вечер, когда Полинин старший подвез ее к дому, он услыхал приглашение зайти к ней, посмотреть, как она живет, тем более, что муж ее находится в командировке… Несмотря на домашние события, Ростислав с непонятным волнением, внезапно охватившим его, молча закрыл машину и последовал за своей спутницей. Как во сне, он вошел в скромную квартирку на 6-м этаже и, снимая шинель, услыхал, как она несколько раз повернула ключ в замке и закрыла дверь на цепочку. Без шубки, как всегда ласковой походкой она подошла к нему и прильнула своей стройной фигуркой к смущенному гостю. У Ростислава, отвыкшего от столь непосредственного женского внимания, теплая волна прошла по всему телу. Он увлек ее на диван и стал жадно целовать, робко расстегивая пуговицы платья. Яна пришла к нему на помощь и через несколько секунд он незаметно слился с ней, все больше погружаясь в омут ласковых грез. Это было что-то новое в жизни Полинина: забытая девичья свежесть, ощущение всех линий ее юного тела и все сокрушающего ответного желания любви. Нарастающий вихрь единения внезапно достиг у Ростислава своего апогея и, покрывая подругу горячими поцелуями, он постепенно уходил к умиротворению. Вновь обретенное сознание напомнило ему о гостях, и он начал почти незаметное отступление, но Яна его нежно удержала, чтобы еще раз пленить своими поцелуями. Отступившее тепло у Ростислава вновь начало возвращаться, но лидерство на этот раз захватила Яна, и через некоторое время она забилась в экстазе, увлекая за собой Ростислава.