Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

Домой добрались без приключений, а когда вывалили своим мамам добычу, они подумали, что мы ограбили гастроном. Все консервы были густо смазаны какой-то желтоватой смазкой.

В этот раз мы не чувствовали себя ворами. Просто китобойная флотилия честно поделилась питанием с голодранцами-одесситами.

Через год мы приготовились к встрече флотилии лучше, но и милиция с охранниками порта не дремала. К тому же и толпа стала менее агрессивной.

Сестра заканчивала вечернюю школу. Вместе с ней учился молодой парень, успевший повоевать на передовой. Он решил написать книгу — воспоминания о фронте. Свои наброски дал почитать Дине.

В одном из эпизодов политрук роты проявил трусость в бою. Сестре рукопись понравилась, но она посоветовала вычеркнуть это место. Молодой ветеран категорически отказался:

— Это же всё — правда. Я даже могу указать его фамилию и звание!

Парень отправил свою книгу в издательство. Вскоре он куда-то исчез. По крайней мере, в вечерней школе он больше не появлялся…

У «деловых людей», к которым мы себя относили, бывают удачные дни, когда у них в карманах что-то шелестит. Однажды после хорошего гешефта мы с Толиком Титом зашли к «Бабе Уте». Толик слыхал от кого-то, что там кормят неплохо и недорого.

Спустились по винтовой лестнице в прокуренное помещение, где спокойно откушивали шашлыки приезжие курортники и одесситы среднего достатка. Свободных столиков не оказалось, но за одним, в левом углу, одиноко пристроился молодой, лет двадцати трех, мужчина, с глубоким шрамом на голове. Не мог хозяин спрятать под волосами выбоину, хотя пробовал смазать их бриолином. Толик культурно спросил посетителя:

— Возле вас можно присесть?

Одинокий мужчина согласился, весело посмотрев на школьников:

— Пожалуйста, присаживайтесь, мне будет веселее…

Подошла серьезного вида официантка:

— Чего желаете?

— Два шашлыка и двести, — выпалил Толик тоном завсегдатая.

Возле мужчины стоял графинчик с небольшой порцией водки, он ожидал, когда принесут шашлык.

— Меня зовут Виктором, а вас?

— Запомнить нас тоже несложно. Мы оба — Толики.

Так мы познакомились. Виктор сразу стал рассказывать о себе и о том, как после освобождения Одессы его забрали в армию:

— И что? Я им поц, чтобы воевать? Я таки в первом же бою подставил свою голову под осколок снаряда, еще и так, что от каски ничего не осталось!

— В госпитале кто-то из раненных рассказывал, что летчику Маресьеву дали Героя за то, что он летал без ног, — продолжал Виктор. — И я тоже захотел стать героем за то, чтобы продолжать воевать без куска головы. Но врачи не захотели войти в мое положение.

Дали ему первую группу инвалидности.

Виктор почесал свой шрам, и засмеялся:

— Конечно, если бы мне дали Героя Советского Союза, я был бы сейчас большим человеком…

Смех его был столь же горьким, как и его судьба. Он родился в Одессе в 1925 году, при НЭПе, и проживал в квартире родителей, уплотненной советским домкомом. Это была обычная практика того времени.

В домах центральной части города до того жили небедные семьи инженеров, врачей, учителей, адвокатов… В четырех-шести комнатных квартирах обитали они вместе с прислугой, и им хватало одной ванной комнаты, одного туалета и большой кухни. Виктор изобразил удивление, когда продолжал рассказывать о своей семье:

— Можете себе представить лица одесситов, когда домовые комитеты стали подселять в их квартиры бродяг и проституток. Мои родители радовались, когда в нашу квартиру подселили просто обычных малопьющих бездельников. Все комнаты превратились в семейные общежития.

Единственный туалет работал непрерывно, радостно оповещая очередь булькающими звуками сливного бачка. Вдоль стены на гвоздиках повисли деревянные сидушки, они кое-где висят до сих пор… Без них стало невозможным пользоваться вечно засранным унитазом, который никто не хотел отмывать. Некоторые соседи не хотели пользоваться сидушками, и упрекали «излишне культурных» в том, что они не желают садиться на унитаз по-простому, по-пролетарски…

Виктор заметил, что официантка направилась к нам, держа в руках поднос с шашлыками.

— Не обращайте внимания на мой юмор, но в общем-то это все — правда.

Его рассказ показался нам забавным, хотя мы и сами жили в таких же коммунах. Еще Виктор сообщил о своих связях с театральными кассирами: на продаже билетов он выживал в то трудное время.

Он дипломатично дал нам урок потребления алкоголя: «Ребята, вы не спешите напиться, водка ведь существует для удовольствия, ее нужно употреблять малыми порциями». Виктор глотнул немного водки, запил минеральной водой «Куяльник», и начал читать негромко длинный стих, начало которого я запомнил:

Под приятное похрустывание слегка пережаренных шашлыков Виктор рассказывал одесские анекдоты. Их знал он великое множество, и вещал «без перерыва на обед». Проживал наш новый знакомый на Екатерининской, напротив Театрального переулка, в комнате, расположенной над подъездом.

— Заходите, когда захотите еще старика послушать, — пригласил он при расставании.

Потом мы встречались с Виктором, как со старым знакомым, и радовались жизни вместе с ним:

И без всяких предысторий он переходил на более низкопробные стихи:

Довоенные друзья и знакомые оккупационного периода отошли от Виктора, и он в свои молодые годы остался одиноким, хотя «имел, что сказать», и спеть… Очень нравилась ему песня о «Садко — богатом госте»:

И задушевно, с трагическим оттенком, продолжал:

Встречали мы Виктора и в задумчивом настроении, когда ему хотелось пофилософствовать:

— Разве так должны жить одесситы? Мы живем так, как жили до революции босяки и всякая шушера. Я те времена не могу помнить, а мои родители их застали…

В школе я слышал об одесских босяках того времени. При румынах и после них сам все теплое время года бегал босиком.

— Чем же наши босяки хуже царских? — спросил я.

Мне были хорошо знакомы беспризорники Костела, я видел, как живут в коммунах мои одноклассники. Зачастую, они проживали в худших чем у нас, грязных квартирах, с размазанными по старым обоям клопами, в невыветриваемой вони… О том, что можно жить лучше мы не задумывались. Рассуждения Виктора показались Толику Титу странными.