Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

Однажды подбежал ко мне один из самых «разбешатых» пионеров. Вытянул руку, изогнутую дугой, и попросил

— Анатолий Семенович, дерните, я вывихнул! Хорошо, что я понял, что таких вывихов не бывает. Мы пошли на 15-ю станцию, в больницу, ему наложили гипс, и с этим гипсом он напросился в горнисты. Парень стал очень дисциплинированным и гордым своим необычным положением. Забинтованная рука ему не мешала, и даже подчеркивала его значимость.

Отдыхающих детей мы обучали тогдашним пионерским песням, несколько строчек я запомнил. Песня повествовала о задержании шпиона с помощью бдительных школьников, заметивших, что:

С младшей группой справлялись приехавшие из Франции Андрей и Люда, брат и сестра. Они родились за границей. Их отец, похоже, был нашим разведчиком, вынужденным вернуться. Проживали они в большой коммуналке над закусочной Бабы Ути.

Однажды они пригласили меня к себе. Отец лежал на диване с валиками, а ребята стали о чем-то рассуждать. Папа приложил палец к губам, и я понял, что следует опасаться подслушивания. Потом они получили трехкомнатную квартиру на улице Мечникова напротив общежития института связи. Андрей работал на телестудии. Он любил за обедом пить столовое вино вместо воды или компота, видимо, по французской привычке.

Получили мы расчет в пионерлагере, и с приличной по тем временам суммой поехали на практику в Кишинев. Оттуда нас отправили в село Костюжены, туда часто ходили автобусы. В селе размещался мощный 200-киловаттный СВ-передатчик, а по соседству — сумасшедший дом республиканского значения. Больные ходили по селу свободно, и были очень миролюбивыми. Один из них встретил нас, улыбаясь, и стал что-то рассказывать на беглом французском языке. Обнаружив, что его не понимают, перешел на немецкий, потом на английский. Мы с Толиком начали что-то понимать и отвечать. Больной очень обрадовался…

Поселили нас в длинный барак с несколькими застеленными кроватями, выдали электроплитку и чайник. В помещение, где находился передатчик, можно было заходить, когда вздумается, лишь бы не мешать работавшим там инженерам и техникам. Несколько раз нам показывали процесс включения и выключения аппаратуры, настройку, разъясняли, как соблюдать правила техники безопасности. Остальное время предоставлялось нам для отдыха.

Вокруг села росли кусты винограда и персиковые деревья. Их охранял старик-молдаванин с ружьем. Пошли набрать винограда — столовыми ножами отрезали крупные гронки, сложили их в большую корзину, и в это время вышел сторож. Поднял свое ружье и нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Мы к нему подошли из любопытства. Увидев у нас в руках ножи, молдаванин испугался, его ноги стали крупно дрожать. Он хотел закричать, но у него ничего не получилось, только штаны намочил.

Толик засмеялся, и мы спокойно пошли в свое общежитие. Вечером из Кишинева приехали два милиционера, которым сторож сообщил о нападении на него «одесских бандитов, вооруженных ножами». Нас повели на очную ставку к молдаванину, но он не узнал в таких симпатичных ребятах грозных грабителей.

Обедать нам посоветовали в рабочей столовой для строителей, недалеко от передатчика. Обед состоял из хорошего борща и каши с мясом. Виноград и хлеб лежал на столе, за них платить было не нужно. Весь обед стоил меньше четырех рублей. Подсела к нам молодая строительница-молдаванка, взяла столовой ложкой из большой тарелки, стоявшей посреди стола, красного молотого перца, и бросила его в борщ. Я подумал, что этот перец негорький, и сделал то же самое. Начал есть — показалось, что глаза выкатываются, аж защемило за ушами. Пришлось купить другую тарелку борща. Больше я молдавским вкусам не подражал.

Как-то к нам в открытую дверь забежала большая темная курица. Толька не выдержал, закрыл за гостьей дверь, отвернул ей голову, и мы ее быстро очистили от перьев без всякого кипятка. Распотрошили, разрезали на куски и позвали сына хозяев курицы, ему было лет шесть — семь. Заплатили пацану три рубля, он принес лук, морковку, буряк, капусту, картошку, и два часа варил нам в большой кастрюле борщ. Нужно отдать должное нашему великодушию, мы и его кормили этим борщом два дня.

Забрел к нам котенок, которого мы тоже накормили, и лег отдохнуть. От приятного тепла на сытый желудок Толе что-то приснилось, и в трусах его кое-то зашевелилось. Котенок подумал, что с ним играют. Перебрал задними ногами, задрал хвост и когтями схватил верхнюю часть зашевелившегося предмета. Толик спросонья схватил котенка, но только сильнее порвал свой предмет… ему и больно, и смешно…

Приехали после практики в Одессу. Решили отметить. Толик взял своего соседа, парня с молдаванки, веселого, но очень драчливого. В веселом настроении мы шли по Гапкин-штрассе к троллейбусной остановке на Преображенской. Возле горсада к нам пристали три курсанта высшей мореходки. У нас не было никакого настроения с ними заводиться. Встали на остановке, курсанты сзади нас, продолжая «цеплять». Рядом стоял мужчина, который сказал: «Что вы терпите? Их трое и вас трое!» Мы распределили курсантов между собой, и при очередном их высказывании, развернулись и бросились на них. Свалили с ног и били, пока не засвистели милицейские свистки. Убежали через Колодезный переулок, и пешком разошлись по домам, довольные собой.

Пятый курс был коротким. Один семестр занятий, потом преддипломная практика и защита диплома. К тому, что нужно было куда-то ехать, мы с Толиком относились спокойно.

Ребята, отслужившие в армии, при разговоре с нами говорили: вы живете в таком городе, и не цените этого! Кроме Одессы мы видели только Кишинев. Нам не показалось, что молдаванам плохо.

Преддипломная практика у меня была в Запорожье. В городском управлении связи я встретился со студентом соседней группы, не помню фамилии, но все его звали «Лёва с Могилева». Он был очень веселым, и как ни странно, вправду из Могилева. Наверное, кто-то из его родственников был рубщиком мяса — юмор Лёвы был типичен для работников ножа и топора. Начальник связи спросил меня:

— Кто Лева по национальности?

— Француз! — ответил я, не задумываясь.

— Настоящий?

— По выговору некоторых букв и слов — таки точно да!

Начальник связи, оказывается, тоже был евреем, и ему моя шутка пришлась по вкусу.

А вот город Запорожье нам с Левой не понравился, слишком уж индустриальный и дымный. Люди там были тогда более озабоченными какими-то проблемами, и менее приветливыми, чем одесситы. И больше пили.

По вечерам мы иногда посещали заводские клубы, в которых проводились вечера для молодежи. Молодые парни, даже «на подпитии», были очень уравновешенными. Такими же были девушки. Из-за Левиной веселости мы чуть было не схлопотали неприятностей, но я объяснил ребятам, что мы из Одессы, и они заулыбались. Нас приняли в свою компанию, и оказалось, что запорожские ребята ни в чем нам не уступают, прекрасно понимают юмор и умеют смеяться не хуже нас. Ребята попросили нас спеть что-нибудь.