Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Спасением в этой ситуации стало пение. Племянник Билли Роджерс сочинил для нее несколько гитарных треков, чтобы она могла записывать себя и слушать песни в своем исполнении. Роджерс играл на джазовой гитаре в Mr. Toads, Spaghetti Works и других клубах Омахи, и благодаря ему Сьюзи начали узнавать в местной музыкальной среде. Но на первых репетициях она, по собственным словам, «практически умирала от страха» и «пела просто ужасно». Последний раз она выступала публично десять лет назад на благотворительном мероприятии в школе Сентрал-Хай. Поэтому она начала брать уроки вокала и работать над современными балладами и песнями о любви. В июле того же года Сьюзи дебютировала перед друзьями на частной вечеринке в Эмеральд-Бей. По ее словам, гостям понравилось ее выступление 4. А Уоррен был просто в восторге от такого внимания к таланту его жены и адресованных ей бурных аплодисментов.

* » 293

Пока семья Баффета отдыхала в Эмеральд-Бей, Уоррен пригласил в гости Грэхем, которая готовилась к встрече с аналитиками в Лос-Анджелесе. Предчувствуя, что Кэтрин собирается предложить ему место в составе правления Post, Баффет задолго до ее прибытия ходил по офису счастливый и взволнованный, как ребенок в канун Рождества 5.

Глядя на дом Баффетов с крутой подъездной дорогой, ведущей прямо к пляжу, могло показаться, что его взяли в аренду на лето: ему не хватало множества мелких деталей, свидетельствующих о том, что в нем постоянно живет одна и та же семья. Уоррен не задумывался о том, какое впечатление это место произведет на Грэхем, владелицу нескольких огромных великолепных особняков, включая ферму в Глен-Велби и гигантский дом на набережной Мартас-Винъярд.

Однако при этом он внушил своей жене, что они должны постараться изо всех сил и произвести на Грэхем хорошее впечатление. Поэтому в первый же день после приезда Кэтрин Сьюзи встала ни свет ни заря и стала активно притворяться, что занимается домашними делами. Она приготовила завтрак на троих, и они с Баффетом попытались впихнуть в себя по нескольку кусочков пищи. Остальную часть дня Баффет полностью посвятил Грэхем, рассказывая ей о газетах, журналистике, политике и пытаясь подвести разговор к долгожданному предложению о вхождении в состав правления.

В какой-то момент он отложил свои газеты, надел специально купленные для этого события плавки, раскрыл новый, купленный для встречи с Грэхем пляжный зонт, и они спустились по крутой дороге на пляж, где отдыхали остальные члены семьи. «Раньше я считал, что неплохо иметь под боком океан, можно слушать по ночам шум прибоя, любоваться его красотой и все такое. Но когда я это все получил, то понял, что такие вещи лучше приберегать на старость», — говорил Баффет. Однако теперь, посидев немного на песке и полюбовавшись на воду, он решил искупаться и начал храбро заходить в океан. Глядя на его попытки, Сьюзи и дети «просто умирали от смеха».

Что думала Сьюзи об этом экстравагантном для Уоррена поступке, осталось неизвестным. Но сам он утверждал, что сделал это «только для Кей».

В воскресенье утром они отбросили свои чинные манеры. Сьюзи, до конца не проснувшись, приготовила завтрак для Грэхем. Сама она отказалась от совместной трапезы, а Уоррен в это время ел ложкой шоколадное желе прямо из банки 6. После завтрака они с Грэхем снова уединились, и в какой-то момент Кэтрин сказала, что уже давно хотела предложить ему войти в состав правления ее компании, но ждет подходящего момента. Она знала, что некоторые члены правления, например Андре Мейер, не будут рады появлению Баффета. Уоррен спросил: «А когда же будет подходящее время?» — и вынудил ее тут же принять решение. Кей не стала его томить — Баффет, получив статус члена совета директоров Washington Post, был на седьмом небе от счастья.

В тот же день он отвез Грэхем в аэропорт Лос-Анджелеса. «В дороге она повернулась ко мне и неожиданно стала похожа на трехлетнего ребенка. Выражение ее лица изменилось, и даже голос стал детским и просительным. Она сказала: “Только обращайся со мной бережно, пожалуйста, не обижай меня”. Позже я узнал, что Фил и другие сотрудники компании давили на ее слабые места, либо чтобы выиграть что-то для себя, либо просто из чистой вредности. Со стороны Фила это было жестоко; другие же просто пытались манипулировать ею. Что, впрочем, было легко; ее слабые места никуда не делись».

По окончании лета, 11 сентября 1974 года, Баффет официально вступил в состав правления и из звездного инвестиционного менеджера из Омахи превратился в официального консультанта одной из самых влиятельных медиакомпаний в мире. На первом же собрании он увидел, что Грэхем привыкла спрашивать совета у своих директоров. Баффет думал, что посоветовать что-либо дельное в такой ситуации невозможно, ведь никто из директоров не в состоянии поставить себя на место CEO. Кроме того, он еще недостаточно хорошо знал Кей, чтобы высказывать свое мнение по многим вопросам. Вместо этого он изучал членов правления, среди которых было много известных и влиятельных людей, привыкших манипулировать и обманывать Грэхем, и начал потихоньку прокладывать себе путь среди них. Он практически все время молчал, действуя при этом в кулуарах.

Помимо общения с Кей Грэхем и директорами Washington Post, Баффет занимался и массой других дел. Инвесторы ожидали, что к 1974 году рынок восстановится, но он продолжал корчиться в муках кризиса. Менеджеры пенсионных фондов сократили покупку акций более чем на 80%. Портфель Berkshire выглядел серьезно потрепанным. Вторая Великая депрессия, событие, случающееся несколько раз за столетие, оторвала от него практически треть.

В то время как Баффет ликвидировал партнерство, Мангер решил сохранить свое. И теперь стоимость его активов стремительно падала. Результаты колебались даже сильнее, чем рынок в целом. За последние несколько лет Чарли заработал неплохую прибыль, но к 1974 году обнаружил, что сидит в яме — его партнеры потеряли почти половину своих денег 294. Подобно Бену Грэхему пятьдесят лет назад, он чувствовал, что просто обязан вернуть партнерам потерянные суммы.

«Если вы занимаетесь нашим делом, у вас должен быть “доверительный” ген, как у Уоррена и у меня, — говорил он, — и если вы сказали людям: “Я думаю, мы сможем извлечь из этого хорошую выгоду” и у вас ничего не получилось, то вы чувствуете себя просто отвратительно».

Про свои собственные проблемы Мангер говорил: «Конечно, стоимость моего капитала падает, и мне это не нравится. Но какое значение будет иметь через несколько десятков лет, сколько у меня денег — X или X минус Y? Меня беспокоит только то, что это плохо сказывается на моих партнерах. Я не оправдал их доверия, и это убивает меня» 7.