Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Достоверно неизвестно, в каком положении находился Липтон, когда Мангер до него дозвонился. Мангер потребовал, чтобы компания выпустила новый пресс-релиз и сообщила, что информация в предыдущем была неполной. Липтон согласился с тем, чтобы правление компании обсудило этот вопрос в ходе телефонной конференции в среду.

Неудивительно, что Джерри Корриган из ФРС был расстроен отсутствием информации со стороны Salomon еще больше, чем Мангер. В понедельник, 12 августа, он поручил Питеру Стернлайту, одному из своих вице-президентов, набросать черновик письма в Salomon Inc., в котором говорилось о том, что своими действиями компания поставила под сомнение «возможность сохранения деловых связей» с ФРС, причиной чему послужила неспособность компании своевременно донести до ФРС имевшуюся у нее информацию. Salomon предлагалось в течение десяти дней сообщить обо всех «нарушениях, просчетах и неточностях», которые ей удалось выявить.

В свете предшествовавшей беседы Корригана со Страуссом и Гутфрейндом это письмо могло показаться смертельной угрозой. Если бы ФРС разорвало связи Salomon с правительством, то ее клиенты и кредиторы испарились бы в одно мгновение. Последствия не замедлили бы сказаться и были бы крайне значительными.

Salomon имела второй по размерам баланс среди всех компаний США — больше, чем у Merrill Lynch, Bank of America или American Express. Почти все полученные компанией кредиты были краткосрочными, то есть кредиторы могли потребовать возврата через несколько дней, максимум через неделю. Долги компании составляли 146 миллиардов долларов, а собственный капитал — всего 4 миллиарда. Каждый день на балансе компании отражалось около 50 миллиардов долларов незавершенных сделок — то есть сделок, по которым уже произведены операции, но не завершены финансовые расчеты. Эти сделки могли зависнуть на полдороге. Также у Salomon имелся ряд внебалансовых обязательств по деривативам (валютные и процентные свопы, фьючерсные контракты и т. д.) — огромная цепь обязательств перед партнерами во всем мире, многие из которых, в свою очередь, имели и другие связанные с этими бумагами контракты. Иными словами, в итоге возникала огромная глобальная финансовая паутина. При исчезновении источников финансирования Salomon пришлось бы распродавать активы. Однако если бы источники финансирования исчезли за несколько дней, продажа активов заняла бы куда большее время. У правительства не имелось четкой национальной политики предоставления займов нуждавшимся инвестиционным банкам, потому что они были «слишком большими, чтобы потерпеть крах». Однако в данном случае компания могла рухнуть буквально за один день 408.

Корриган свободнее уселся в своем кресле, уверенный, что, как только Salomon получит письма Стернлайта, ее руководство поймет, что к виску компании уже приставлен заряженный пистолет, и будет делать правильные шаги.

Сама же компания была наполнена слухами, активно распространявшимися после выхода пресс-релиза и статьи в Wall Street Journal. После обеда в понедельник в огромном зале на нижнем этаже здания было созвано общее собрание. В зал набилось почти пятьсот человек; а еще сотни сотрудников из других офисов Salomon по всему миру наблюдали за проведением собрания по телевизору. Гутфрейнд и Страусс сухо изложили собравшимся основные факты. Приготовленное этими «поварами» блюдо снаружи напоминало хрустящее хорошо пропеченное безе, внутри которого, однако, находился малоприятный сюрприз. После собрания Билл Макинтош, глава облигационного отдела, был приглашен в офис Гутфрейнда. По его словам, находившиеся в офисе Гутфрейнд, Страусс и Марти Липтон производили впечатление «трех крайне напуганных людей». Чуть раньше он попросил о встрече с Гутфрейндом для обсуждения других вопросов, но неожиданно они спросили его мнение о сложившейся ситуации. Макинтош потребовал, чтобы ему объяснили, что происходит на самом деле.

Он чувствовал, что в пресс-релизе и версии событий, доведенной до сотрудников, не хватает чего-то важного 25. В конце концов ему было поручено (вместе с юрисконсультом Заком Сноу) написать черновик нового пресс-релиза.

На следующее утро Макинтош и Сноу приступили к работе. Примерно к полудню Макинтош направился на встречу с Дериком Моханом, вице-президентом по вопросам инвестиционного банковского обслуживания. Мохан только что вернулся из Азии, где занимался регулированием различных операционных вопросов. В изложенных фактах Мохан заметил явные признаки надвигавшейся катастрофы. Найдя Сноу, он надавил на него и потребовал, чтобы тот сообщил ему всю правду.

У Сноу и без того не было намерения скрывать что-либо от Мохана. Он начал говорить, и постепенно перед Моханом возникла совершенно иная картина произошедшего. Оказалось, что в апреле, после того как Мозер сделал свое первое признание о действиях на февральском аукционе, Мэриуэзер настоял на том, чтобы Мозера не увольняли, несмотря на то что Файерстайн был убежден в том, что действия Мозера можно было считать преступлением. Сноу был посвящен в детали при условии сохранения конфиденциальности. Прошел месяц, а Мозер все еще возглавлял отдел по работе с правительственными бумагами. Файерстайн просил Гутфрейнда выступить с заявлением, и Гутфрейнд уверял его, что обязательно это сделает. Однако в итоге никто из них так и не уведомил правительство. Тем временем Мэриуэзеру было поручено наблюдать за Мозером, который, как предполагалось, отказался от прежних привычек.

Затем Мозеру было поручено выставить заявки на сумму свыше 100 процентов выпуска на аукционе по двухлетним облигациям, проходившем в конце мая. И хотя частично исполнение заявки должно было финансироваться компанией в интересах ее клиентов, Джон Макфарлейн, казначей Salomon, забеспокоился. Он посчитал эту ситуацию явно опасным сигналом и созвал встречу с участием Сноу и Мэриуэзера. Сноу направился к своему боссу Файерстайну, который согласился с тем, что эта заявка была возмутительной. Они решили не выделять Мозеру средства на ее исполнение 26.

Однако Мозер смог раздобыть деньги и направить заявку 409. Он перехитрил своих надсмотрщиков, выставил подозрительную заявку и инициировал невероятный скандал. В итоге Salomon получила контроль над 78 процентами выпуска казначейских облигаций и вместе с небольшой группой клиентов могла контролировать рынок двухлетних облигаций. Цены рванули вверх 27. Потери других компаний от этой операции по «сжатию» превысили 100 миллионов долларов, а несколько мелких фирм пострадали настолько сильно, что были вынуждены подать заявление о банкротстве 28.

Внутри Salomon это «сжатие» вызвало значительное беспокойство. Конкуренты изображали компанию в прессе как пирата с Уолл-стрит. Члены правления, в том числе и Баффет, выплеснули на очередном заседании свой гнев относительно того, что Salomon загнала в угол рынок двухлетних облигаций. Файерстайн поручил Сноу провести внутреннее расследование июньского «сжатия». Оказалось, что Мозер незадолго до размещения заявки обедал с представителями двух хедж-фондов, и именно эти клиенты разместили заявки, вовлеченные в «сжатие». Можно было предположить, что факт такого совместного обеда свидетельствовал о сговоре с целью манипуляции рынком. Однако при отсутствии четких доказательств Мозер смог найти какое-то иное объяснение 29. Гутфрейнд решил встретиться со своими кураторами из Казначейства и ФРС с тем, чтобы согласовать позиции в отношении «сжатия». Когда он пришел к Глауберу в середине июня, тот сидел на диване и дымил сигарой. Гутфрейнд повинился перед Глаубером за последствия «сжатия» и предложил свое сотрудничество в расследовании этого дела, однако всячески защищал Мозера от обвинений в сознательных злоупотреблениях на майском аукционе. Кроме того, он не упомянул о других известных ему вещах, например о фальшивых заявках Мозера на предыдущем аукционе. Однако в ответ на «сжатие» и другие предшествовавшие проблемы с Мозером SEC и антитрестовское подразделение Министерства юстиции втайне от Salomon начали расследовать деятельность компании.