Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

На протяжении многих лет он выступал на стороне простых людей, ему казалось, что обитатели Уолл-стрит только и ждут, чтобы обобрать обычных граждан как липку. Именно поэтому его общение с Journal, официальным рупором Уолл-стрит, было непростым, а порой и конфронтационным. Однажды он устроил обед для редакционной коллегии этой газеты, от которого потом и пострадал. Подобные мероприятия были для него возможностью вновь превратиться в учителя и объяснить редакторам текущие экономические проблемы (это ему доставляло удовольствие). Но в этот раз в публикации цитировалось одно из его заявлений «не для печати». Он попался в ловушку, которую изобрела Кей Грэхем. Согласно Грэхем заявление «не для печати» означает, что оно не будет процитировано. Если только это не крайне интересное заявление 14. Баффет был в бешенстве, он добился извинений от Wall Street Journal за предательство, простить которое так и не смог. Кроме того, в редакционных статьях Wall Street Journal время от времени обрушивалась на Баффета, критикуя его за желание переложить часть налогового бремени с бедных слоев населения на богатые.

* * *

Он, впрочем, и не помышлял отказываться хотя бы на день от чтения Wall Street Journal. Он читал ее даже по пятницам, в день, когда на аэродроме Eppley садился в самолет Netjets, чтобы совершить трехчасовой перелет в Сан-Франциско. Там его встречала Шэрон Осберг и везла прямо на квартиру Сьюзи на Пасифик-Хайтс. Не желая ее беспокоить и быть разбуженным слишком ранними лучами солнца, проникавшими в жилище Сьюзи через незанавешенные окна, он ночевал в квартире на первом этаже, которую та использовала большей частью как склад. Пока Сьюзи спала, он отправлялся к Шэрон, смотрел по телевизору футбол и плакал у нее на плече. Иногда они включали какой-нибудь фильм и смотрели его до глубокой ночи.

Когда Уоррен был в городе, Сьюзи не принимала гостей — только дочь, своих сиделок и Кэтлин, которая каждый день заботилась о ней. Никто, даже Дженни Липси Розенблюм и сестра Уоррена Берти, купившая квартиру в том же здании, не имел права приходить, и не только в выходные. Считалось, что даже маленькая толика внимания будет для Сьюзи слишком истощающей. Каждый день Дженни писала открытки для Сьюзи и оставляла их у консьержа. Как и многим другим из тех, кто любил Сьюзи, Берти было очень горько от того, что она не может повидаться со своей невесткой. Она всегда училась у Сьюзи мудрости в отношениях с людьми и теперь, после недавней смерти своего мужа, считала, что такая мудрость есть и у нее. «Хилт был психологом, — говорила она. — Не прилагая особенных усилий, он мог понять, в чем заключается метапослание того или иного человека. Когда Хилт умирал, он пожелал, чтобы я научилась понимать людей так, как я никогда не могла делать этого раньше. И неожиданно мои глаза открылись, я увидела то, что прежде оставалось для меня тайной». Берти считала, что теперь ее взаимоотношения со Сьюзи будут другими, более равными, что ей больше не придется искать у Сьюзи поддержки. Она также полагала, что впервые в жизни начинает понимать Сьюзи.

Ее брат Уоррен, каждую неделю приезжая и уезжая из Сан-Франциско, тоже начал разбираться в том, в чем раньше никогда не разбирался, — лекарствах, облучении, азах общения с докторами и сиделками, медицинском оборудовании. Он столкнулся и с новыми эмоциями, связанными со страхами Сьюзи и его собственными страхами. Обсуждая новый мир, в котором он оказался, Баффет, по его словам, сохранял при себе свои личные чувства, тщательно взвешивал то, что говорил на публике в зависимости от того, насколько хорошо он знает аудиторию. Иногда, чтобы отвлечься, он использовал свою любимую опору — Арнольда Шварценеггера, своего слоноподобного друга, которого недавно поддержал в качестве кандидата от республиканцев на повторных выборах губернатора Калифорнии — чтобы сместить Грэя Дэвиса. «У моей жены была операция в Сан-Франциско полтора месяца назад, так что я еженедельно буду ездить туда на пару дней. (Пауза.) Ты знаешь, Арнольд, когда мы с ней сидим рядом, нас можно перепутать. А когда мы с ней находимся перед лицом общей проблемы, то отличить нас друг от друга вообще невозможно».

Когда звонил кто-то, кого Баффет знал ближе, он заставлял себя говорить на тему, которой раньше любой ценой постарался бы избежать.

«О, привет, Чак! Да, ей лучше, насколько может быть лучше в ее положении. У нее не осталось энергии — она никогда не проходила через подобное. Что касается того, как идет заживление, то глотание восстанавливается, все в порядке. Люди вокруг просто прекрасные. Нет, сильно сейчас не болит. Скорее, психологически трудно — я имею в виду, что она совсем не чувствует радости жизни сейчас. Но я надеюсь...»

«Ежегодное собрание? Ну, я думаю, в нынешнем состоянии Сьюзи придется отказаться от музыки, она не сможет спеть на нашей майской встрече, подождем следующего года».

Время от времени он начинал говорить, что Сьюзи, наверное, опять сможет петь, хотя знал, что этого никогда не случится. Только очень редко в разговорах с самыми близкими людьми, такими как его дочь, он давал понять, как сам нуждается в чьей-то помощи.

«Алло? Привет! Все в порядке. Сплю по два часа в сутки. О, отлично! Давай приезжай, поменяемся машинами! А, да, у меня еще есть немного отличной ветчины! Здесь! Да, обязательно! Может, завтра... Окей! Окей? О’кей!»

Два часа сна в сутки.

«Я вот о чем подумал! Я вообще не буду спать! Прошлой ночью я проспал всего два часа и чувствую себя отлично! Я не умру, если не буду спать. Сьюзи опять решает, соглашаться ли на облучение».

«Мы справимся с этим. Когда я уехал из Сан-Франциско, тенденция была негативная. Но ей все равно лучше, чем когда я туда приехал. Так что...»

«Единственный хороший момент в болезни Сьюзи — это то, что в этом году в отличие от тридцати прошлых лет мне не придется ехать на Рождество в Эмеральд-Бей. Я даже не уверен, что мой дом там сохранился».

Глава 59. Зима

Омаха и Сан-Франциско • декабрь 2003 — январь 2004 года

Сьюзи все еще боролась с мыслью о необходимости облучения — ей было ужасно страшно, и она начала принимала все больше ативана 518 519. «Тем временем доктор Айсли начал проводить со мной нравоучительные беседы, — говорила Сьюзи-младшая, — о том, что матери не стоит постоянно просить у него успокоительное в таких количествах. Но она очень волновалась».

Уоррен считал, что лучевая терапия вполне полезна: если она способна увеличить шансы Сьюзи на излечение, то почему бы не попробовать? Ему казалось, что это может быть куда более терпимой процедурой, чем хирургическое вмешательство. Но онколог-радиолог сказал Сьюзи, что в такой ситуации не стоит верить даже тем, кто сам проходил химиотерапию и считает, что это не страшно. Последствия облучения не похожи ни на что остальное. У любой пищи появляется металлический привкус. Ротовая полость будет казаться полностью обожженной, слюнные железы повреждены или разрушены. Существует вероятность потери всех вкусовых рецепторов. Будет больно. Сьюзи уже испытала боль в полной мере и считала, что у нее есть право отказаться от дальнейших мучений.