Александр Волков - Первое ракетное соединение нашей страны

– Что, лейтенант, опасаешься?

Пришлось отвечать дипломатично:

– Не очень. Просто действую по Уставу караульной службы.

Лесник, направившись к дому, твёрдо заметил:

– Правильно делаешь.

От лесника по телефону мне удалось дозвониться до дежурного одной из наших частей в Таураге, которому сообщил о задержке в пути, о чём он передал телефонограммой командиру моего полка.

На следующий день мы устранили неисправность и продолжили марш. Задание, хоть и с задержкой, удалось выполнить на «отлично».

После этого с лёгкой руки помощника командира полка по радиотехническим системам майора Милки меня, проложившего путь на хутор Редикишке, стали командировать туда со всеми нашими отделениями, отправлявшимися для работ на излучение. Подобные марши продолжались до конца января 1960 года, а в начале февраля наш дивизион принял участие в учениях с выездом в район боевых позиций. Отделения БРК вышли в район дислокации дивизиона, и пока отрабатывались действия боевых расчётов на технической позиции, находились в составе своих батарей.

Размещение личного состава стартовых батарей на тех учениях было в технических палатках (8Ю12) – огромного брезентового сооружения, где для проведения горизонтальных испытаний размещалась ракета 8К51. Палатка развёртывалась (в длину это составляло, примерно, 24 метра). Вдоль неё по земле прокладывалась труба (диаметр около 25 см), по которой пропускался горячий воздух от специального воздухоподогревателя (8Г27). С обеих сторон от трубы настилалась солома и покрывалась брезентом. Таким вот образом устраивалась спальное помещение. Перед отбоем батарея целиком, вместе с офицерами, заводилась в палатку, и люди устраивались на брезентах, справа и слева от трубы. Сапоги снимались, а портянки развешивались на трубе обогрева. Об ароматах в такой спальне я тактично умолчу, но условия для сна были следующими: если лечь ногами к трубе, то через 2–3 часа волосы на голове примерзают к подушке, а если повернуться головой к трубе, то коченеют ноги, поэтому за ночь приходилось, как по команде, менять свою позицию несколько раз. Мужики делали это с кряхтением и нецензурными словечками, но деваться было некуда. Лечь вдоль трубы не представлялось возможным, т. к. на каждого человека отводилось 45–50 см.

Питались на полевой кухне. Офицеры ели после солдат, что приводило к весьма красноречивым пожеланиям в адрес военторга, тыла и других радетелей за воинский быт.

Однако на этом тяготы и лишения не заканчивались. Когда отделения БРК двинулись, согласно плану учений, на боевые точки, располагавшиеся на расстоянии около 40 км от основной позиции, то кухни за ними не пошли (элементарный просчёт тыловиков). Каюсь, на «точке» я разрешил одному из офицеров обменять спирт на мёд, чем был скрашен примитивный стол, да и от простуды тот мёд уберёг многих офицеров и солдат.

Служба же моя параллельно развитию и становлению Ракетных войск продолжалась и, как мне представляется, успешно. Начну с малых радостей, но и они в жизни молодого офицера тоже много значат.

По итогам учений моё отделение среди отделений БРК заняло первое место в полку, и меня наградили ценным подарком – будильником.

В конце зимнего периода боевой подготовки 1961 года мне в качестве тоже подарка от имени командования дивизии вручили собрание сочинений А. Серафимовича, которое и поныне хранится в моей домашней библиотеке. Случилось это на втором слёте отличников нашего соединения. Командир дивизии генерал А. И. Холопов проводил тот слёт не казённо, а с некоторыми отступлениями от установленного годами шаблона. После собрания, где были вручены призы, грамоты и ценные подарки, он устроил общий обед для всех участников слёта с шашлыками, ну а выпивку офицеры организовали сами. После обеда мы фотографировались (общий снимок) с командованием дивизии и полков. Во время этого действа у меня произошёл с командиром дивизии генералом А. И. Холоповым небольшой диалог, которому я тогда не придал никакого значения. Усаживаясь на скамью перед фотографом, генерал вдруг обратил на меня внимание. Поманив меня к себе, он сказал:

– Лейтенант, давай-ка садись рядом. Ты слово держишь, снова твоё отделение отличное.

Тут я, до сих пор не могу понять, почему, осмелел и пробормотал:

– Я-то слово держу, а кое-кто нет.

Командир дивизии, как мне показалось, и ухом не повёл, но уже после фотографирования генерал задержал меня и спросил:

– Кто же слово не держит?

Я выложил ему, что командование полка обещало выделить мне комнату к рождению ребёнка, но «воз и ныне там», а ребёнку скоро будет уже год. Стенания мои Александр Иванович Холопов терпеливо выслушал и сказал:

– Ладно, иди, веселись…

Вот, собственно говоря, и весь диалог.

Вечером в ГДО состоялся вечер-бал нашего полка. Именно здесь, когда большинство офицеров со своими жёнами смотрели фильм, а командование спустилось в буфет «порюмашить» случилось то, что человека, находящегося на военной службе, всегда заставляет вздрогнуть. Между вторым и третьим тостами командир дивизии наклонился к командиру полка Спрыскову Борису Михайловичу и спокойно, полушёпотом, как-то по-домашнему, практически, ему на ухо сказал:

– Товарищ полковник, второму стартовому дивизиону полка – тревога!

Мы выскочили из кинозала кто в парадной форме, кто в гражданских костюмах. Транспорт, предназначавшийся для того, чтобы развести офицеров по домам, помчался во мраке ночи по «точкам».

Я прибыл на позицию, когда расчёты уже заканчивали развёртывание системы, готовя её к боевой работе. Сбрасываю цивильный костюм, ныряю в комбинезон и бегом к машинам. А в голове неотвязная, очень неприятная мысль: «На ведущей главной машине отделения отсутствует первый номер».

Влетаю в эту машину, а у стоек хлопочет её первый номер сержант Борис Мордвинов. Не верю своим глазам, ведь мы только позавчера проводили его в запас, одним из первых, что было сделано в качестве поощрения и в связи с предстоящими экзаменами в Пермский лесной институт. Он ехал в полк вместе со мной: я на слёт, а он за документами на увольнение.

Шепчу, боясь ушей проверяющего, который уже сидит в машине:

– Мордвинов, ты как здесь оказался?

Сержант Мордвинов тоже шёпотом отвечает, продолжая при этом вращать ручки приёмника анализатора спектра:

– Потом, товарищ лейтенант, потом…

Отработало отделение и сдало зачёты по теории на «отлично». Все посредники и проверяющие заполнили ведомости. Вот и поступила команда: «Отбой»!

После свёртывания системы мы во второй раз проводили со службы прекрасного человека сержанта Бориса Мордвинова. Здесь-то он и поведал нам историю своего, собственно-инициативного возвращения в строй боевого расчёта. Когда он получал в штабе документы на увольнение и снимался со всех видов довольствия дивизиона, его земляк, писарь полка, передав письмо, приветы и пожелания домой, вскользь заметил: