Кирсан Илюмжинов - Терновый венец президента

Он заключает мир с соседями и с далекими царствами, руководствуясь великим законом Будды – ненасилия, непринуждения, религиозной терпимости. Вся страна покрывается сетью больниц и садов, колодцев и дорог. В третьем веке до нашей эры царь Ашока открывает четыре университета, и студенты из ближних и дальних стран едут в его страну на учебу.

Ашока открывает специальные учебные заведения для женщин. Запрещается жертвоприношение животных. С Ашоки начинается распространение по миру вегетарианства. Особый указ Ашока издает о лечении и заботе о животных как о братьях наших меньших. За тридцать шесть лет правления Ашоки Индия совершила невиданный духовный взлет. Писатель-фантаст Герберт Дж. Уэллс пишет: «Среди тысяч имен монархов, заполняющих страницы истории, их величеств, их светлостей, королевских высочеств и тому подобных имя Ашоки светит почти как одинокая звезда».

Был еще великий Махатма Ганди, который через много веков поднял духовное знамя Ашоки, и его борьба за освобождение Индии против владычества Англии путем отказа от насилия могла бы послужить примером для стран и народов. Его учение могло бы обогатить мир, поднять Человечество на новую ступень развития. Могло бы. Но Человечество не захотело развиваться духовно, оно предпочло материальные блага.

Так что исключения были, но они лишь подтверждают правило: из уроков истории человечество извлекает слишком мало уроков.

В те годы я думал: может быть, учения Будды, Христа, Магомета, великих святых – все это вырванные и разбросанные по миру главы одной Великой книги «Морального закона Человечества»? Может быть, наступит время, когда эти главы будут сведены воедино и мы наконец-то поймем, что Бог един и этот Бог – Моральный закон.

Некоторые ученые утверждают, что человечество пошло не по тому пути развития. Наш путь цивилизации – это тупиковый путь. Произошел резкий дисбаланс технических достижений и духовного развития. Космическо-ядерная эпоха началась не с атомных электростанций, а с испытания на людях атомной бомбы. Планета подошла к роковой черте. Когда мне говорят о прочности мира, о надежности армии, о кристальной честности наших дипломатов, я не очень-то верю. Я видел, как, обкурившись наркотиками, солдаты заступали на вахту, а рядом с ними была пусковая ракетная кнопка. Я видел офицеров, отдающих приказы с крутого похмелья. И эти приказы приводились в исполнение: ведь в армии приказы не обсуждаются. Я видел будущих дипломатов, готовых ради карьеры на все. А тот солдат, мой однополчанин, доведенный дедовщиной до отчаяния? Если он готов был убить обидчика, а потом будь что будет! Что ему-то терять? Какая ему разница: жать на спуск или на ракетную кнопку? Или другой солдат, которого не дождалась невеста. Он мечтал шарахнуть снарядом по городу, где жила изменница. Нет морального закона – и значит, все можно. Все разрешено.

В студенческие годы многие в нашем институте выводили теорию успеха, просчитывая будущее, раскладывая пасьянсы карьеры: во сколько лет станут референтами, советниками, послами… Сладкое обаяние карьеры, завораживающий блеск могущества власти, принадлежности к высшему кругу империи – белой кости – все это было близко, рядом. Диплом МГИМО, как никакого другого института, давал для этого выгоднейшую стартовую позицию.

На пятом курсе стремление сделать карьеру для многих стало навязчивой идеей. Я относился к этому спокойно. Сделать карьеру – это нормальное желание. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Предложи любому из нас положение, власть, деньги, славу – я думаю, мало кто откажется. Тот, кто будет утверждать обратное, – лицемер или идиот. Все дело в выборе средств!

И здесь снова вступает в силу моральный закон. Или – или. Или: все дозволено и цель оправдывает средства, или: не предавай, не доноси, не раболепствуй.

В те годы уже оформилась и прочно укрепилась в жизни новая популяция молодых, двадцатилетних – умных, образованных, напористых, – которые легко и просто перешагнули, отбросили прочь понятия совести, чести, дружбы и даже кровного родства.

Они готовились прорваться к власти, захватить ключевые посты и лет через десять – пятнадцать безраздельно управлять государством. Тогда их идеи мне казались бредовыми, мальчишескими, да и сами эти новомасонские ложи и тайные общества выглядели детскими играми задержавшихся в своем развитии взрослых людей. Тогда… Где сейчас эти ребята? Прорвались к власти?

Большинство сторонилось таких обществ. Ходили слухи, что они организованы спецотделом КГБ, чтобы выявить пассивных диссидентов. Я тогда еще не знал, что каждый студент МГИМО автоматически попадает в поле зрения спецотдела госбезопасности. И что на каждом курсе два-три студента ежемесячно пишут отчеты для сотрудников с площади Дзержинского. И что даже мое, казалось бы, невинное увлечение хиромантией, графологией, аномальными явлениями станет предметом внимательного изучения госбезопасностью.

Студентам МГИМО были доступны многие журналы и газеты, издававшиеся на Западе. Серия статей об НЛО, о взаимосвязи почерка и характера, об ощущениях людей, побывавших в состоянии клинической смерти, об ясновидении и биоэнергетике увлекла меня, и я с головой ушел в изучение этих загадочных явлений. Вечерами я переводил статьи, заметки – то, что мог отыскать в иностранной печати, утром бежал на занятия в институт.

Это не значит, что я сутки напролет просиживал над книгами и как пай-мальчик тщательно записывал лекции, не опаздывал, не пропускал занятий. Я был нормальным советским студентом, бегал на танцы, мог за один вечер угрохать стипендию в кафе или ресторане, красуясь перед девчонкой, а потом месяц сидеть на хлебе и воде. Во мне бурлила энергия, и по венам, будоража, несся поток молодости. За очень короткое время я приобрел массу друзей, и Москва уже не казалась мне холодной, отторгающей меня столицей. Я вписался в этот противоречивый, сумасшедший, красивый, неожиданный город, вошел в его крутой и четкий ритм. Меня хватало на все: на учебу, на танцы, на театры, на общение с друзьями. Именно там, в МГИМО, стало доступным своими глазами увидеть мир. Ребята разъезжались на практику в разные страны, делились впечатлениями, и никакая многослойная пропаганда уже не могла заглушить вопроса: почему, почему у нас так плохо?

Вот, казалось бы, одна страна, одни корни и религия, один народ: Северная и Южная Корея, Западная и Восточная Германия, Китай и Тайвань, Южный и Северный Вьетнам – и какой резкий перепад в уровне жизни. Где ошибка? В чем просчет системы?

Я сидел над трудами Маркса, Энгельса, Ленина, я читал их не для экзаменов, мне хотелось понять: в чем оказались не правы теоретики коммунизма? В равенстве? Братстве? В уничтожении частной собственности? А может, все дело в том, что человечество еще не готово ни морально, ни экономически к построению коммунизма?