Кирсан Илюмжинов - Терновый венец президента

Еще в начале деятельности корпорации «Сан» мы, как я уже говорил, поставили себе жесткое правило: никаких сомнительных сделок, операций, договоров. Тогда была цель – завоевать себе честное имя на международном рынке. Теперь же я благодарил Бога, что мои подчиненные меня не подвели и не сделали ни одного неверного шага. Поэтому насчет проверок моих коммерческих структур я был спокоен. Волновало другое. По мере приближения к дате выборов в открытую конкурентную борьбу начали вкрапливаться подлость, обман, ложь. И я понял, что теперь можно ожидать все, что угодно. Конкуренты перешагнули через данное честное слово вести борьбу программ, а не личностей. Нарастало напряжение. Надо было срочно принимать защитные меры. Наш выборный штаб предупредил своих людей: не ввязываться ни в какие конфликты, не поддаваться на провокации. Было строго запрещено употреблять даже пиво во время выборов, проведены инструктажи, приняты меры безопасности. И все же напряжение росло. Слишком опасные, изощренные в политической борьбе силы противостояли мне.

В Москве в это время было тоже неспокойно. Собирался Девятый, внеочередной съезд. Борьба между исполнительной и законодательной властями в Кремле (Ельцин – Хасбулатов) расколола пополам весь депутатский корпус, Москву, Россию. Наступили тревожные дни противостояния. Группа депутатов России требовала отставки Ельцина. Старый Верховный Совет Калмыкии, еще находящийся у власти, поддержал это требование. Мне было ясно: если Ельцина снимут, реформам, которые я наметил в Калмыкии, не бывать. В самый напряженный момент пришлось прервать предвыборную борьбу, вылететь в Москву, чтобы поддержать Ельцина.

Это был очень рискованный шаг. За время моего отсутствия мои конкуренты набирали очки, обретали все больше и больше сторонников. Но я четко понимал: главная борьба за будущее Калмыкии сейчас происходит в Москве.

Москва бурлила. Сторонники и противники Ельцина вышли на площади. Транспаранты, митинги, многотысячные толпы. В глазах яростная, пугающая непримиримость. В любую минуту могли вспыхнуть беспорядки, чреватые катастрофой. Впервые за много лет над Москвой нависла реальная тень гражданской войны. Калмыки говорят: «Если постоянно играть с ножом – обязательно порежешься». В воздухе Москвы уже чувствовались грозовые ветры, но тогда никто не предполагал, что это еще одна, уже последняя, репетиция перед октябрьскими событиями.

В принципе, Девятый съезд ничего не решил. Ельцин и Хасбулатов остались у власти. Было ясно: это только передышка, а главные бои – впереди.

В те дни в кулуарах Кремля ко мне подошел один из депутатов:

– Послушай, Кирсан. Мы ставим в Калмыкии своего человека, ты нам мешаешь. Не стой на пути, ноги обломаем. Ты понял?

– Как это – вы ставите? В Калмыкии триста пятьдесят тысяч. Это они выбирают, кого поставить президентом.

– А-а! – скривился он презрительно. – У меня одной охраны двадцать тысяч, мы вашу Калмыкию за одну ночь поставим на колени.

– А почему такой пристальный интерес к калмыкам? – спросил я у депутата.

– Да нужны мне твои калмыки… Нам нефть нужна. Газ. И мы их получим. Не советую тебе с нами конфликтовать.

Вот такой разговор состоялся в кулуарах Кремля с одним из депутатов Верховного Совета. И в тот момент я понял, что окончательно выигрываю: народ проголосует за мою программу. Иначе бы он не рискнул, этот депутат, так грубо, открыто давить на меня.

– Смотри, Кирсан, мы сделаем так, что тебя в наручниках увезут из Калмыкии, – на прощание предупредил он.

Съезд кончился, но в Москве меня задержали еще на несколько дней – по проверке моих коммерческих структур. Именно сейчас, именно в эти дни, когда шел предвыборный марафон. Случайно ли? И это еще раз подтверждало, что народ идет за моей программой.

Один из сотрудников МВД, входящих в группу проверки, признался мне:

– Да нам все ясно. Ничего за тобой нет. Мы бы давно закрыли проверку, но, понимаешь, давят. – И он выразительно посмотрел на потолок.

Да, я уверенно шел к победе на выборах. Из Калмыкии мне сообщили: группа депутатов потребовала перенести выборы на более поздний срок. Это говорило о том, что моим соперникам нужна отсрочка. Им не хватает голосов.

В первых числах апреля количество приватизируемых зданий, магазинов, складов возросло в двадцать раз. Номенклатура почувствовала, что ее дни сочтены, и тащила все, что можно было еще стащить в раздетой и разутой Калмыкии.

Еще в начале предвыборной борьбы ко мне приезжали фермеры, жаловались: начальство грозит, что если проголосуем за Илюмжинова, то не получим ни кормов, ни бензина, ни ссуды в банке. Что делать?

Теперь же начальство лихорадочно списывало, приватизировало, скупало за бесценок все, что можно было прибрать к рукам. Мизерность сумм, за которую скупалось народное добро, поражала.

Подъемный кран – 700 рублей, склад – 600, автомобиль «Волга» – 470 рублей. Я выступил по местному телевидению и предупредил: все, что незаконно прихвачено у народа, вернем обратно. Лучше верните сразу.

В ночь на одиннадцатое апреля многие горожане не спали. Подкатывали машины, сообщая вести из районов: со многими из них телефонная связь была прервана. Это – еще одна странность предвыборной борьбы. Ходили слухи об урнах с двойным дном, о подтасовках избирательных бюллетеней. По дороге на центральный избирательный участок неожиданно пропала урна с бюллетенями. Бросились искать. Звонили телефоны, сновали курьеры. В вестибюле штаба, в коридорах, на улице толпился народ. Не спали горожане, не спали многие приехавшие из районов, из сел, ожидали результатов корреспонденты, калмыки, приехавшие из-за рубежа.

В избиркоме шел подсчет голосов. Но, в принципе, уже было ясно: победа за моей программой.

Нервное напряжение этих дней спадало, и на тело наваливалась тяжесть.

Калмыкия первая в бывшем Советском Союзе сделала резкий поворот к капитализму. Шли последние часы, минуты советской власти.

Я сидел и думал о том, что предстоит сделать и какие ямы и рытвины готовит мне судьба на посту президента.

Белый дом – так называют в народе калмыцкий Дом правительства. К двенадцатому апреля он был полностью разграблен. Ковры, мебель, телефоны, даже стопки чистой бумаги – все было украдено. Счета министерств были пусты, сырье вывезено за пределы республики.

Так начинался первый день президентства. Еще шли поздравления из разных городов, стран СНГ, из-за рубежа. Позвонил Оппенгеймер, Филипп Моршан, пришла телеграмма от Дюпона, Чон Чжу Ена из Южной Кореи. А в коридорах Белого дома уже ожидали сотни людей, и у каждого была своя проблема: жилищная, финансовая, служебная…

Боль, горе, слезы, обиды широким потоком хлынули в мой кабинет. Одна проблема сменяла другую. Народу надо было высказаться, народ долго терпел. В народе появилась надежда на справедливость. И люди шли и шли до трех часов ночи.