Иосиф Давыдов - Триумф и трагедия советской космонавтики

— Он спросил: понимаю ли я, чем может обернуться эксперимент по выходу? Говорил, что психологически все очень непросто. Эйфория, потеря контроля над собой, необдуманные подсознательные действия… Если случится вдруг такое — все насмарку. И эксперимент, и корабль, и экипаж…

Беляев повернул лицо. Их глаза встретились.

— Он ничего не говорил напрямую, он как бы подводил меня к мысли о возможном провале. Я понял его тревогу и понял, как трудно ему говорить. Под конец он спросил: «Ты знаешь, что делать, если он — то есть ты — не сможешь вернуться?» Я сказал: «Знаю»…

Алексей почувствовал, как в рукава и за воротник заползает холодок, течет за шиворот с заиндевевших, лохматых веток. Захотелось распрямиться, потереть онемевшую спину, побежать в темноту, но только не думать об услышанном. «Я был заложником случая» — пульсировало в мозгу. — Заложником!» Ему вдруг стало не по себе. Сознание не хотело воспринимать услышанное. Слова Беляева отозвались болью, страхом, какой-то щемящей обидой. Зябкой судорогой он стряхнул вдруг сковавший его страх. Нет, не о жизни и смерти он думал тогда. «Сговор! Обман! Ради чего?» Чувство безысходного отчаяния сдавило сердце. «Я не так понял, я не так понял», — внушал он себе, больно закусив губы.

— Значит, стрелял бы в меня? — прервал молчание Алексей.

— Как я мог в тебя стрелять? — ответил вопросом Павел. — Ты что — спятил?»

Хочу сразу ответить чисто по технике исполнения «приговора». Даже, если бы Беляев был морально и психологически готов к убийству Леонова, он не смог бы это сделать, ибо достать пистолет «Макарова», находившийся в НАЗ (носимом аварийном запасе) можно было только после приземления. Как стрелять в Космосе из личного оружия никто не знал, куда полетит пуля в невесомости тоже, а отдача после выстрела могла привести к непонятной реакции на это корабля. А, главное, чтобы выстрелить в Леонова нужно было разгерметизировать корабль, выйти в шлюз, подойти к люку, подтянуть за фал Леонова и уже после того нажать на спусковой крючок пистолета, что не так просто сделать в раздутом скафандре, где понижена чувствительность пальцев.

И такую возможность предполагает много лет пишущий о космонавтике журналист — инженер-выпускник из академии Жуковского. Стыдно читать эти строки. Опять безнравственная погоня за сенсацией.

К слову сказать, в процессе подготовки к полету предусматривалась нештатная ситуация, когда выходящий космонавт не может вернуться в шлюз. В проверке и разработке методики спасения принимали участие легендарный летчик-испытатель Герой Советского Союза Сергей Николаевич Анохин и инженер-испытатель завода «Звезда» Виктор Павлович Ефимов. Отрабатывался выход командира с последующей доставкой потерпевшего даже в бессознательном состоянии в корабль.

Я начал очерк с фантазии, близкой к реальности. И если бы Сергей Павлович вел разговор о возможной неудаче, то принимать решение о самопожертвовании мог бы и должен был только сам Леонов. Сговора за его спиной быть не могло. Не такие они люди — Сергей Королев и Павел Беляев. Вечная им память!

Чтобы поставить точку в этой истории я обратился к Леонову с вопросом о правдивости двух очерков и его сопричастности к их содержанию. Леонов ответил: «Нигде, ни при каких обстоятельствах, я не рассказывал о возможном сговоре Сергея Павловича Королева и Павла Ивановича Беляева по возможности уничтожения меня в случае неблагоприятного стечения обстоятельств в эксперименте по выходу в Космос. Я уверен, что командир либо спас меня, либо погиб бы вместе со мной. Другого решения не было. А те, кто способны оболгать даже самое святое, достойны просто всеобщего презрения и, прежде всего Ростислав Богдашевский, придумавший этот бред — «подслушанный разговор».

Спускаемый аппарат космического корабля «Союз-24», прорвавшись через огненную плазму, бушевавшую на его днище и теплообмазке, с закопченными иллюминаторами повис на парашютной системе приземления. Яростное шквальное пламя, полыхавшее за корпусом корабля, с температурой до 3000 °C сменилось после ввода парашюта на высоте десять километров от поверхности земли почти шестидесятиградусным морозом.

По мере приближения к снежному покрову Казахстанской степи обшивка корабля остывала. Космонавты Виктор Горбатко и Юрий Глазков готовились к встрече с землей. Их предупредили, что в районе посадки температура воздуха опустилась до минус тридцати градусов и сильный порывистый ветер поднимает снежную поземку, которая затрудняет поисковую работу вертолетов.

Из-за некоторых неполадок в работе системы управляемого спуска корабль отклонился от расчетной точки приземления, где уже барражировали вертолеты поисково-спасательной службы. Теперь их перенацеливали на тот район, куда опускался СА. Виктор Горбатко приоткрыл планку страховки над кнопкой «отстрела парашютных стренг» и положил палец на кнопку с тем, чтобы в момент срабатывания ДМП — двигателей мягкой посадки вовремя нажать ее. Сигнал от высотомера включил ДМП, которые, почти как взрыв, сработали под днищем корабля. Горбатко тут же нажал кнопку. Вертикальная скорость снизилась почти до нуля. И все-таки из-за наличия боковой скорости, вызванной ветром, корабль сделал несколько кульбитов с подпрыгиванием. После чего он застыл на неглубоком снежном покрове степи. Кульбиты и подпрыгивания болезненно отразились на телах космонавтов, хотя система амортизации кресел и ложемент значительно смягчили боковой удар.

И все же в голове чувствовалось это сотрясение. Аппарат замер на грунте на боковой поверхности, и космонавты в очень неудобной позе повисли на привязной системе кресел.

Подождали в надежде, что к СА подойдут спасатели и врачи, откроют люк и помогут освободиться от привязной системы. Прислушались. Голосов не слышно, шума вертолетных двигателей тоже. Тишину за бортом корабля нарушали работа внутрикорабельных вентиляторов. Попытались по системам связи вызвать поисковиков. Эфир молчал. Дальше висеть в такой позе было невмоготу, затекали и немели руки и ноги, болела голова.

— Ну, что, Юра! Сесть-то мы сели, но что-то никто не торопится нас встречать. Надо самим принимать меры и выкарабкиваться, — с присущим ему спокойствием сказал Виктор Горбатко и начал помогать бортинженеру расстыковать привязную систему.

Освободившись от ремней привязной системы, Юрий Глазков вывалился из ложемента и почти упал на Виктора.

Оказавшись верхом на командире, Юрий начал освобождать его от привязной системы, а затем стал крутить штурвал люка-лаза СА на открытие. В образовавшуюся щель дохнуло холодом и снежными искрами. Юрий открыл люк.