Михаил Мамонов - Глубокие корни

Однажды прямо на центральной площади нашего поселка, у клуба, сквернословил колхозник Н. Тут же вертелись мальчишки и девчонки, проходили женщины и старики. На все увещевания Н. не реагировал. Так и не сумели в тот момент урезонить его. На следующий день хулигана пригласили на заседание женского совета. Там он и краснел, и бледнел, и просил прощения. Словом, раскаивался, как мог. Об этом заседании рассказали наши радиогазета и стенная печать. С тех пор сквернословие из нашей жизни изгнано. Разве что приезжие по незнанию позволяют себе эту вольность… Но им быстро напоминают о том, где они находятся.

В 1966 году в колхоз приняли семью Александра Тюрина. У него жена и двое детей — один в школу ходит, другого в детсад определили. Поначалу все шло неплохо. Он устроился в ремонтные мастерские слесарем, она стала дояркой. А через полгода видим — в семье непорядок. Александр начал выпивать, дома буянит, устраивает скандалы. На работе у него дела по-прежнему в порядке — все задания выполняет в срок и качественно. А как домой придет — другим человеком становится. Жена после долгих раздумий и колебаний решила пойти в женсовет.

— Сама я бы как-нибудь стерпела, да вот детей он портит, не могу на это спокойно смотреть больше, — закончила она свой грустный рассказ.

Известно, в народе говорят: «Чужая семья — потемки». Поди там, разберись. А вот наш женсовет и тут сумел найти подход. Сначала обследовали семью Тюрина, беседовали с ним и с ней, а потом их пригласили на заседание женсовета. Пришли, сели в разных углах, как чужие.

Разбор шел трудно, но очень внимательно. Александр вначале хорохорился, а потом обмяк под напором веских, убедительных аргументов. Ушли они с женсовета вместе. Теперь живут дружно, вместе воспитывают детей. Александр часто возится с ними. Купили мотороллер, и всей семьей ездят на рыбалку. Так была спасена семья и не одна.

Когда все колхозники убедились, что женсовет — это великая сила, то на общем собрании решили выделить ему 5 тысяч рублей в год и выдавать нужное количество продуктов. Эти средства используются при проведении торжеств, на оказание помощи больным и на другие общественные мероприятия.

Есть и товарищеский суд в колхозе. Поначалу работы у него было много. А сейчас дел становится все меньше и меньше. У нас редко бывают работники народных судов и прокуратуры. Но мы на это не жалуемся. Они приезжают к нам за тем только, чтобы прочесть лекцию о советском законодательстве или поинтересоваться, как работает товарищеский суд. А непосредственно следственной работы им у нас не находится. Вот уже больше десятка лет в колхозе никто не подвергался судебному преследованию. Наши люди гордятся этим.

Из всего того, что я уже рассказал, следует, что опора на общественные организации дает замечательные плоды. У нас, например, нет верующих, все члены артели — атеисты. И никакому «божьему страннику» или залетному проповеднику не удается у нас найти себе единомышленника. Скорее, они сами станут безбожниками. Старухи и те о церквах не вспоминают. Зато дорогу в библиотеку и в клуб они считают самой приятной и полезной. Как-то мы провели анкету среди колхозников преклонных лет. В ней был один вопрос: «Какие фильмы вы видели?» — «Все картины, которые показывали в нашем клубе», — вот какой последовал ответ.

У нас каждый колхозник — член правления и член ревизионной комиссии. И это я говорю не для красного словца. Каждому члену артели дорога судьба колхоза, их волнует его настоящее и будущее. И потому они не могут быть равнодушными к тому, о чем будет идти речь на собрании или на заседании правления колхоза.

Собрания проходят у нас в строгом соответствии с колхозной демократией. Сами колхозники распределяют добытые трудом общеколхозные средства. Большую часть выделяют на капитальное строительство, приобретение новой техники и пополнение основных фондов. Сотни тысяч рублей уходят на материальное стимулирование, покупку путевок в дома отдыха и санатории, пополнение книгами библиотеки, расширение сети культурно-бытовых учреждений и удовлетворение других потребностей колхозников.

То, о чем пойдет речь ниже, ярко свидетельствует о большой силе наших собраний.

Как-то раз у двухэтажного здания правления я приметил одиноко стоявшую женщину. Она нетерпеливо посматривала то на свои маленькие часики, то на асфальтовую дорогу.

Я поздоровался с Шевцовой. В кабинет мы вошли вместе. Она остановилась у порога. Переминаясь с ноги на ногу, никак не могла начать тяжелый для нее разговор.

— Чего у дверей задержалась? Проходи, не стесняйся, это ведь и твой дом.

— Спасибо, я уж тут постою.

И опять замолчала.

— Уж не насчет ли Павла пришла? — догадываюсь я.

— Об нем же, Михаил Иванович. Ведь погибнет он на стороне, — ободренно заговорила Шевцова.

— Не хочу хулить твоего мужа, сама ему цену знаешь. Насчет погибели это ты, конечно, преувеличиваешь. Только и помочь-то я не могу. Люди его исключили из колхоза, к ним и апеллируй. Их решение и для меня закон неукоснительный.

Она осмелела. Стала так и этак уговаривать меня.

— К тебе у нас претензий нет. Работаешь честно. И дружбе с людьми цену знаешь. А он-то ведь как думал: «В колхозе буду работать, как захочется». Да не туда попал. Сама видишь, у нас каждый тянется, чтобы сделать побольше да получше.

Шевцова собралась было уходить. Но тут я задержал ее:

— А почему он сам не зашел? Стесняется?.. Когда дисциплину нарушал — не стеснялся… Передай так: если колхоз ему дорог, пусть докажет это.

Прошло полгода. Павел Егорович Шевцов кружил, кружил, да все неподалеку от «Сеятеля». Где бы ни работал, не мог найти «подходящего» места. Вскоре с повинной пришел в правление. Заседание было бурным. Решение было лаконичным и суровым: «В приеме в члены сельхозартели имени XXII партсъезда отказать». И тогда после долгого семейного совета Шевцов подал заявление на общее собрание. Вопросов к нему — уйма. «Чем занимался эти шесть месяцев?», «Как жить думаешь дальше?», «Не опозоришься ли снова?». И на каждый Павлу пришлось отвечать. Потом начались выступления. Заговорили его друзья, не сдержалась и жена — вышла на трибуну. Корили его за слабоволие, за пристрастие к «легкой» жизни, за бесшабашность в отношениях с людьми. Словом, как говорят, с перцем продраили. А предложение одно внесли: «Принять». Правленцы, в конце концов, тоже присоединились к этому решению.

Теперь Павел Егорович Шевцов вспоминает собрание как самый тяжелый эпизод в своей жизни.

Перед тем как вступить в колхоз закуролесил Василий Шедько. Но заявление с просьбой принять в артель все же подал. А колхозники ему единогласно ответили: «Даем испытание — три месяца, заявление рассмотрим на следующем собрании…»