С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

"Безымянный город" [The Nameless City], видимо, стал первым рассказом 1921 г., будучи написан в середине-конце января; в письме к Фрэнку Белкнэпу Лонгу от 26 января 1921 г. автор сообщает, что он "только что закончен и отпечатан". Этот рассказ, к которому Лавкрафт навсегда сохранит необъяснимую симпатию, действительно, одна из худших его попыток написать о сверхъестественном - факт, который Лавкрафту стоило бы заподозрить после неизменных отказов различных изданий. После своего предсказуемого появления в любительской прессе ("Wolverine", ноябрь 1921 г.) он в итоге был опубликован всего за несколько месяцев до смерти Лавкрафта, в полупрофессиональном фэнзине "Fanciful Tales" за осень 1936 года. Подобно многим из его ранних работ, он более важен тем, предтечей чего он является, нежели тем, чем является он сам.

Некий археолог собирается исследовать безымянный город, что лежит "глубоко в пустыне Аравии". Именно "безумный поэт" Абдул Альхазред увидел во сне, после чего написал свое "необъяснимое двустишие":

That is not dead which can eternal lie,

And with strange aeons death may die.

["Не мертво то, что в вечности пребудет,

Со смертью времени и смерть умрет",

в переводе Е. Мусихина.]

Через дверные проемы, забитые песком, герой проникает в некоторые из крупных городских строений. Он забирается в храм, странные пропорции которого его тревожат, поскольку потолок в нем слишком низок и человек едва может выпрямиться, стоя на коленях. Он спускается по длинной лестнице в недра земли, где обнаруживает громадный, но по-прежнему низкий зал, вдоль стен которого расставлены причудливые ящики, а стены и потолок покрывают фрески. В ящиках - очень необычные создания:

Они напоминали рептилий: в их очертаниях порой проглядывало что-то от крокодилов, а временами нечто тюленье, но куда чаще они походили на существа, о которых едва ли слышал натуралист или палеонтолог. Своими размерами они приближались к низкорослому человеку, а передние конечности заканчивались изящными и четко очерченными стопами, курьезно напоминающими человеческие руки и пальцы. Но необычнее всего были их головы, чьи контуры нарушали все известные биологии принципы. Не с чем было толком сравнить подобные головы - за одно мгновение я успел подумать о таких несхожих созданиях, как кошка, бульдог, мифический сатир и человек.

Невзирая на то, что именно эти неправильные существа изображены на фресках, рассказчик ухитряется убедить себя, что они - обычные тотемные животные строителей безымянного города и что исторические сценки на фресках - метафоры реальной (человеческой) истории этого места. Но эта иллюзия разбивается вдребезги, когда рассказчик ощущает порыв холодного ветра, несущий из распахнутых массивных бронзовых дверей в конце коридора - оттуда исходит странная фосфоресценция, - а затем видит в сияющей бездне самих существ, целой ордой спешащих к нему. Каким-то образом он ухитряется сбежать, чтобы поведать эту историю.

Абсурдность и неправдоподобие этого рассказа в сочетании с дико перенасыщенной прозой отводят ему крайне низкое место в лавкрафтианском каноне. Откуда, к примеру, взялись существа, построившие безымянный город? Нигде не говорится, что они прибыли с другой планеты; но если они всего лишь ранние обитатели Земли, то как они приобрели свою физическую форму? Их курьезно композитная внешность словно бы исключает любой путь эволюционного процесса, известный по земным существам. И как они уцелели в недрах земли? А рассказчик должен был быть очень неумен, чтобы сразу не понять, кто построил этот город. Словом, непохоже, чтобы Лавкрафт старательно продумывал детали этой истории.

Лавкрафт признает, что она во многом была навеяна сном, который в свою очередь был вызван многозначительной фразой из "Книги Чудес" Дансени - "неотражающая чернота бездны" (последняя строчка из "Предполагаемого приключения трех литераторов"). Возможно, чуть более конкретный источник - статья об "Аравии" в 9-м издании Британской Энциклопедии [Encyclopaedia Britannica], которым владел Лавкрафт. Часть этой статьи Лавкрафт переписал в свою тетрадь для заметок (запись N 47), - особенно часть об "Иреме, городе столпов". Он бегло упоминает Ирем в своем рассказе, намекая, что безымянный город даже древнее этого допотопного места. Связью с Иремом мы, вероятно, обязаны упоминанием "необъяснимого двустишия", приписанного Абдулу Альхазреду, который делает в этом рассказе свое первое (но никоим образом не последнее) появление. Другая запись в тетради (59) явно говорит о сне, навеявшем сюжет: "Человек в странном подземном покое - хочет открыть дверь из бронзы - залит потоком воды".

Примечательно в "Безымянном городе" то, что десять лет спустя Лавкрафт возьмет тот же базовый сценарий (ученый осматривает давно заброшенный город и расшифровывает барельефы на стенах) и сделает его не только убедительней, но и несравненно мощнее в другом произведении - "Хребты Безумия". В этой повести мы обнаруживаем даже ту же разновидность отчаянной рационализации, когда протагонисты пытаются убедить себя, что создания (на сей раз внеземляне), изображенные на барельефах, - не настоящие жители города, но некие символы человеческих существ; однако и этот момент подан более убедительно и с большей психологической тонкостью.

"Лунное болото" [The Moon-Bog], как нам уже известно, было написано специально ко дню собрания самиздатовцев в Бостоне в день св. Патрика, и не оправдывает ожиданий, будучи вполне заурядной историей о сверхъестественном отмщении. Денис Барри, приехавший из Америки, чтобы восстановить родовое поместье в Килдерри, решает осушить болото на своих землях: "Ибо при всей его любви к Ирландии, Америка оставила на нем свой отпечаток, и он не мог спокойно смотреть на прекрасный, но бесполезный участок земли, где можно было добывать торф и производить распашку". Крестьяне отказались помогать ему из страха потревожить духов болота; но Барри нанял приезжих, и те быстро принялись за работу, хотя и признавались, что страдают от странных, тревожных снов. Однажды ночью рассказчик, друг Барри, пробудился и услышал где-то вдалеке игру на флейте: "икая, причудливая мелодия, напомнившая мне о плясках фавнов в далекой Меналии" (забавный поклон "Дереву"). Затем он видит работников, словно бы в трансе танцующих вместе со "странными воздушными созданиями в белом, смутными и полупрозрачными, но чем-то походящими на бледных печальных духов потаенных болотных ручьев и ключей". Однако на следующее утро рабочие словно бы не помнят ничего из событий ночи. На следующую ночь наступает развязка: вновь раздается пение флейт, и рассказчик снова видит "белоснежных духов болота", плывущих в сторону самых глубоких топей, а за ними следуют зачарованные рабочие. Затем появляется столб лунного света, и "на этой мертвенно-бледной тропе мое лихорадочное воображение нарисовало некую бесплотную тень, что медленно извивалась; смутную искаженную тень, словно бы борющуюся с утаскивающими ее незримыми демонами". Это Денис Барри, которого призраки навеки уносят неведомо куда.