С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

К чему он с полным простодушием добавляет: "И все-таки, возможно, эти создания, в конце концов, не стараются соответствовать совершенным художественным стандартам благородного сословия". Этот примечательный пассаж показывает неспособность Лавкрафта избавиться от дресс-кодов и вообще от социального поведения, внушенного ему в юности. Правда, теперь у Лавкрафта были его четыре костюма, и ему больше не требовалось об этом думать. Но не все его письма были такими маниакальными, как это; он по-прежнему сохраняет веселое расположение духа перед лицом бедности и лишений. В конце августа он говорит о своей обуви - "добрые старые Regals практически на грани эффектного распада", - а затем с удовольствием замечает, что новые ботинки Regal 2021, которые он приобрел в конце октября, произвели "подлинный фурор" на очередной встрече Калема.

Безработица, как минимум, означала, что Лавкрафт мог гулять с приятелями практически в любое время, а также позволять себе небольшие путешествия. Его дневник и письма полны рассказов о походах в Ван Кортланд Парк, Форт Грин Парк, Йонкерс и так далее; были и обычные прогулки по колониальным районам Гринвич Виллидж и через Бруклинский мост.

Дом каждого члена Калема, очевидно, был всегда открыт для других. В дневнике Лавкрафта от 15-16 марта есть странная запись, необъясняемая ни одним известным письмом, - о том, как Лавкрафт с Лонгом гуляли вдоль автотрассы Гованус возле портового района, а затем отправились на квартиру Лавмена, о чем Лавкрафт пишет: "занес ФБЛ наверх". Невозможно представить, чтобы Лонг был накачан алкоголем или чем-то подобным; вероятно, он заснул после долгой прогулки.

В ночь на 11 апреля Лавкрафт и Керк, решив воспользоваться особым экскурсионным тарифом в 5$ до Вашингтона (округ Колумбия), сели в полночь на ночной поезд на вокзале Пенсильвания-стейшн и на заре прибыли в столицу. В их распоряжении были только утро и день, так что они решили извлечь из этого максимум. Благодаря присутствию двух товарищей, которые могли поработать гидами, Энн Тиллери Реншо (у которой была машина) и Эдварда Л. Сикрайста, компания всего за несколько часов осмотрела поразительное число достопримечательностей: Библиотеку Конгресса, Капитолий, Белый Дом, Монумент Вашингтона, Мемориал Линкольна, Джорджтаун (колониальный городок, основанный в 1751 г.), Церковь Христа (изысканное поздне-георгианское здание в Александрии), Маунт-Вернон (дом Вашингтона), Арлингтон (имение семьи Кастисов) и громадный Мемориальный Амфитеатр, законченный в 1920 г., который Лавкрафт считал "одним из самых колоссальных и зрелищных архитектурных триумфов Западного мира". Они успели на обратный поезд в 4.35 до Нью-Йорка как раз вовремя.

Но к середине мая этот бесконечный раунд светского общения начал немного утомлять Лавкрафта. Он, действительно, исключительно мало творил в течение первых четырех месяцев года, написав всего пять стихотворений, его выпуск состоял только из пяти, два из которых - "Мой любимый персонаж" (31 января) и "Примавера" (27 марта) - были написаны для собраний клуба "Синий карандаш". Из трех других стихотворений два были незначительными: традиционное стихотворение ко дню рождения Джонатана И. Хоуга, в этом году написанное лишь накануне 10 февраля, дня рождения Хоуга, и столь же пустячное стихотворение ко дню рождения Сони, "Ксантиппе" (16 марта). Название довольно любопытно, и Соня объясняет его происхождение так: "Прозвища `Сократ и Ксантиппа' [!] были придуманы мной, поскольку с течением времени, пока наша переписка приобретала все большую интимность, я то ли увидела в Говарде, то ли наделила его мудростью и гением Сократа, так что, будучи в игривом настроении, я подписалась как Ксантиппа". Лавкрафт мог и не обладать мудростью Сократа; но Соня, очевидно, не знала, что Ксантиппа в древности имела репутацию мегеры, а значит, едва ли это прозвище кто-нибудь выбрал бы по своей воле.

Последнее стихотворение, "Кошки" (15 февраля), - совершенно иное дело. Это дьявольски талантивое стихотворение в четверостишиях - один из самых эффектных фантастических стихов, дикий, неуправляемый порыв, раскрывающий всю пугающую мистерию племени кошачьих:

Legions of cats from the alleys nocturnal,

Howling and lean in the glare of the moon,

Screaming the future with mouthings infernal,

Yelling the burden of Pluto's red rune.

Но этим и ограничилась работа Лавкрафта как автора-прозаика, поэта и даже эссеиста; и он отчетливо ощутил, что пришло время положить конец тому, что было им окрещено "ежедневными забеганиями на огонек и бездельничаньем в кафетериях", тому, на что он столь пагубно был соблазнен присутствием в городе великого множества друзей, но что, как было ему известно, стало "погибелью для любой индивидуальной интеллектуальной жизни или творческих свершений". Поэтому Лавкрафт взял привычку читать в платяном шкафу, выключив свет в главной комнате, чтобы создать впечатление, что его нет дома на случай, если кто-то придет. Во многих случаях Лавкрафт знал, что это надувательство не пройдет: они с Керком (который переехал в дом 169 на Клинтон-стрит вскоре после Лавкрафта) нашли очаровательный метод коммуникации - с помощью стука по батареям отопления, и порой Керк точно знал, что Лавкрафт дома, так что тому поневоле приходилось отвечать на сигнал. Лавкрафт также разработал стратегию приема посетителей в домашнем халате, с незастеленной постелью, или с бумагами и рукописями, разбросанными повсюду, чтобы отбить у них охоту непрерывно торчать у него в комнате. Но он все-таки не перестал ходить на еженедельные встречи "шайки" - это это показалось бы слишком необычным, да и в любом случае он получал от них реальное удовольствие.

Лавкрафт сообщает о своем решении в письме к Лилиан от 20 мая. Кража 25 мая только укрепила его решимость - хотя бы потому, что у него был при себе всего один приличный костюм, и он должен был стараться его не износить. Но примерно через месяц его решимость, похоже - если верить его дневнику, - ослабла, и он принялся слоняться с приятелями не реже, чем раньше.

Во время долгого пребывания Сони в Нью-Йорке Лавкрафт немного путешествовал вместе с ней. 13 июня они вдвоем отправились в Скотт-Парк в Элизабет. 28-го числа они отправились в Брин-Моур-Парк в Йонкерс, где они в прошлом году пытались приобрести участок под застройку; ни рассказа, ни объяснений этой поездки не появилось в письмах Лавкрафта к тетям. Его дневник лаконичен: "по-прежнему пленительно". В компании Лонга Лавкрафт опять посетил Клойстерс в Форт-Трайон-Парке, на северо-западной оконечности Манхеттена.

2 июля Соня с Лавкрафтом отправились на Кони-Айленд, где он впервые попробовал сахарную вату. По этому случаю Соня получила свой силуэт, рисунок, сделанный чернокожим по имени Перри; у Лавкрафта тоже был свой силуэт, сделанный 26 марта. В последние годы он стал очень хорошо известен, и его точность (возможно, чуть льстивая) превратила профиль Лавкрафта в своего родв икону; с другой стороны, силуэт Сони так мало известен, что немногие вообще подозревают о его существовании.