С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

Определенно, в "Грибах" очень велико число автобиографических моментов - от специфических образов до общей философской сути. В самом первом сонете, "Книга", говорится о человеке, который зашел в книжный магазин, где книги громоздились штабелями до самого потолка ("crumbling elder lore at little cost"), но не было "seller old in craft". Это немедленно напоминает рассказ Лавкрафта - в духе "потока сознания" - о нью-йорских книжных магазинах, где он побывал ("таинственные книжные киоски с их адскими бородатыми стражами... чудовищные книги из кошмарных стран уходят за бесценок, если вам повезет извлечь нужную из рассыпающихся, высотой до потолка груд..."). "Голубятники" - повествование о странном обычае, бытующем в "трущобах Адской Кухни в Нью-Йорке, где разжигание костров и гоняние голубей - два основных времяпрепровождения молодежи". Подобные примеры можно умножать почти до бесконечности.

Некоторые сонеты кажутся переработками центральных идей предыдущих произведений. "Ньярлатхотеп" - близкий пересказ стихотворения в прозе 1920 г.; в "Маяке" говорится о фигуре, чье "лицо... закрыто желтой маской", знакомой нам по "Сну о поисках неведомого Кадата"; "Отчуждение" кажется связанным с "Загадочным домом на туманном утесе". Еще важнее то, что некоторые стихотворения словно бы предваряют произведения, которые Лавкрафту еще предстоит написать, что делает "Грибы" своего рода суммой того, что написано раньше, и предвестьем будущих работ.

Пусть даже многие сонеты (подобно такому множеству мистических стихов Лавкрафта) не имеют иной цели, кроме как вызвать холодок страха, в середине и конце цикла появляются совсем иные стихи - которые либо воспевают красоту, либо полны задумчивой автобиографичности. "Гесперия", первая из таких вещей, говорит "стране зари вечерней" [the land where beauty's meaning flowers], но горько заключает, что "туда не попадем ни я, ни вы" [human tread has never soiled these streets]. "Йинские сады" изображают то, для Лавкрафта являлось квинтэссенцией красоты ("Лежат сады с нарядными цветами, / С порханьем птиц, и бабочек, и пчел. / Там стаи цапель дремлют над прудами / И царственные лотосы цветут"; "There would be terraced gardens, rich with flowers, / And flutter of bird and butterfly and bee. / There would be walks, and bridges arching over / Warm lotos-pools reflecting temple eaves"), - некоторые образы, кажется, взяты из повести Роберта У. Чемберса "Создатель Лун" (в сборнике 1986 г. с тем же названием). Лучшее стихотворение среди них - "Истоки":

I never can be tied to raw, new things,

For I first saw the light in an old town,

Where from my window huddled roofs sloped down

To a quaint harbour rich with visionings.

Streets with carved doorways where the sunset beams

Flooded old fanlights and small window-panes,

And Georgian steeples topped with gilded vanes -

These were the sights that shaped my childhood dreams.

***

Меня не привлекает новизна -

Ведь я родился в старом городке,

Где видел из окна, как вдалеке

Колдует пристань, призраков полна.

Затейливые шпили золоты

От зарева закатного костра,

На крышах - с позолотой флюгера:

Вот истинный исток моей Мечты.

Цикл подобающим образом завершается стихотворением "Непрерывность", попыткой объяснить космическую направленность воображения Лавкрафта:

There is in certain ancient things a trace

Of some dim essence - more than form or weight;

A tenuous aether, indeterminate,

Yet linked with all the laws of time and space.

A faint, veiled sign of continuities

That outward eyes can never quite descry;

Of locked dimensions harbouring years gone by,

And out of reach except for hidden keys.

It moves me most when slanting sunbeams glow

On old farm buildings set against a hill,

And paint with life the shapes which linger still

From centuries less a dream than this we know.

In that strange light I feel I am not far

From the fixt mass whose sides the ages are.

***

Предметы старины хранят налет

Неуловимой сущности - она

Бесплотна, как эфир, но включена

В незыблемый космический расчет.

То символ непрерывности, для нас

Почти непостижимой, тайный код

К тем замкнутым пространствам, где живет

Минувшее, сокрытое от глаз.

Я верю в это, глядя, как закат

Старинных ферм расцвечивает мох

И пробуждает призраки эпох,

Что вовсе не мертвы, а только спят.

Тогда я понимаю, как близка

Та цитадель, чьи стороны - века.

В одном компактном стихотворении увлечение стариной Лавкрафта, его космицизм, любовь к странному и привязанность к родному краю - все сплавлены в единое целое. Это самое концентрированное и самое пронзительное из его автобиографических признаний.

Те, кто приводит доводы в пользу "единства" "Грибов", должны принять во внимание, что в свое нынешнее состояние он пришли довольно случайным образом. "Призванный" (сейчас сонет XXXIV) был написал в конце ноября - видимо, как отдельное стихотворение. После того, как он был написан, "Грибы" на протяжении нескольких лет состояли из всего тридцати пяти сонетов. Когда Р.Х. Барлоу решил опубликовать их буклетом, он предложить добавить к циклу "Призванного"; но когда он небрежно прибавил его к концу подготавливаемого машинописного экземпляра, Лавкрафт счел, что стихотворение следует поставить третьим с конца: ""Призванный" почему-то кажется более конкретным и ограниченным по духу, чем любое другое из названных, поэтому ему лучше идти перед ними - что позволит Грибам подойти к концу с более широкими идеями". С моей точки зрения, это всего лишь намекает на то, что у Лавкрафта было некое примерное представление о том, в каком порядке следует читать цикл и что он должен заканчиваться более общими произведениями. И кроме того, по завершении цикла он по-прежнему время от времени упоминал возможность "вымучить дюжину или более [стихов], прежде чем я сочту цикл завершенным".

Определенно, Лавкрафт не испытывал терзаний, когда позволял отдельным сонетам из "Грибов" довольно беспорядочно появляться в широчайшем ряде изданий. Десять сонетов вышли в "Weird Tales" в 1930-31 гг. (как и "Призванный", опубликованный ранее); еще пять появились в "Providence Journal" в первых месяцах 1930 г.; девять выходили в "Driftwind" Уолтера Дж. Коутса с 1930 по 1932 гг.; остаток позднее появляется в любительских газетах или журналах; а после смерти Лавкрафта и другие стихи были напечатаны "Weird Tales". Цикл целиком не был издан до 1943 г.

В целом, "Грибы с Юггота" составляют вершину мистических стихов Лавкрафта. Это сжатое изложение многих тем, образов и концепций, наиболее часто и неотвязно занимавших его воображение, выраженное в довольно простой, неархаичной, но крайне плотной и увлекательной манере (с такими нестандартными и вдохновенными словообразованиями как "dream-transient", "storm-crazed" и "dream-plagued"), представляет собой триумфальную, пускай и запоздалую декларацию независимости Лавкрафта от мертвящего влияния стихов XVIII века. Возможно, они не совсем точно соответствуют итальянской или шекспировской сонетной форме (что может являться причиной того, что Лавкрафт часто упоминал их как "лжесонеты"); но они обладают достаточно жестким размером, чтобы стать неявным упреком тем поэтам, что слишком охотно отступали от традиционного размера ради мнимой свободы и раскрепощенности верлибра. Какая досада, что никто из его прославленных современников никогда не познакомился с ними.