С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

Космический размах этой работы - сравнимый в этом отношении только с "Хребтами Безумия" - обеспечивает повести "За гранью времен" одно из высших мест среди работ Лавкрафта; а богатство деталей истории, биологии и культуры Великой Расы столь же убедительно, как и в "Хребты безумия", хотя, возможно, даже лучше интегрировано в повествование. И снова читателя захватывает безграничность пространства и времени; особенно ясно это прописано в чудесном отрывке, где Пизли встречается с другими пленниками Великой Расы:

Там был разум с планеты, известной нам как Венера, которому суждено будет жить бессчетные эпохи спустя; и один с внешней луны Юпитера - из прошлого глубиной в шесть миллионов лет. Из земных обитателей некоторые принадлежали к крылатой, звездоглавой, полурастительной расе палеогенной Антарктики; один был из рептильного народа легендарной Валузии; трое - из числа покрытых мехом дочеловеческих гиперборейцев, почитавших Цаттогву; один - совершенно отвратительный чо-чо; двое - паукобразные обитатели последней эпохи Земли; пятеро - из числа жесткокрылых созданий, что придут на смену человечеству и однажды станут объектом массового переноса разумов Великой Расы, бегущей от некой ужасной опасности; было и несколько представителей различных ветвей человечества.

Это упоминание "жесткокрылых созданий" (то есть, жуков) снова выдает затаенное чувство, которое мы уже наблюдали в других рассказах - презрение к человеческому самомнению. Позже Пизли добавляет горестное замечание: "я с дрожью думаю о тайнах, которые может скрыть прошлое, и трепещу перед угрозами, которые может принести будущее. То, на что намекали постчеловеческие существа, говоря о судьбе человечества, произвело на меня такой эффект, что я не в силах изложить это здесь".

Именно Великая Раса становится подлинным центром повествования; настолько, что они - подобно Старцам в "Хребтах Безумия" - начинают походить на истинных "героев" произведения. Много говорится об их истории и цивилизации; хотя, в отличие от Старцев, они едва ли претерпели какой-то упадок с достигнутых потрясающих интеллектуальных и эстетических высот - возможно, потому что их целью был не столько захват территорий и образование колоний, сколько чисто интеллектуальная деятельность. Политические и утопические построения, выраженные в этом произведении, я рассмотрю ниже.

Основной идеей повести, обменом разумами, мы обязаны, меньшей мере, трем источникам. Во-первых, это, конечно же, "The Shadowy Thing" Х.Б. Дрейка, чье влияние мы уже видели в "Твари на пороге". Во-вторых, малоизвестный роман Анри Биро "Lazarus" (1925), который имелся в библиотеке Лавкрафта и был прочтен в 1928 г. В этом романе мы видим человека по имени Жан Морин, который провел шестнадцать лет (с 1906 по 1922 г.) в больнице, страдая от затяжной амнезии; за это время у него возникла субличность (прозванная персоналом больницы Жерве), сильно отличающаяся от его обычного "я". Эта альтернативная личность появляется время от времени; однажды Жану кажется, что из зеркала на него глядит Жерве, позже он решает, что Жерве преследует его. Жан даже, подобно Пизли, предпринимает исследование случаев раздвоения личности в попытке разобраться с ситуацией. (Кстати сказать, мотив амнезии в "За гранью времен" имеет крайне любопытную связь с биографией автора. Амнезии Пизли продолжается с 1908 по 1913 г. - именно в то время сам Лавкрафт, вынужденный бросить школу, стал вести жизнь затворника. Возможно, он сам начал верить, что некая иная личность взяла в то время верх).

Третье важное влияние - не литературная работа, но фильм, "Площадь Беркли" [Berkeley Square] (1933), который привел Лавкрафта в восторг; в нем изображен человек, чей разум каким-то образом перешел в тело его предка из XVIII века. Этот источник мог сыграть особенно важную роль, так как, похоже, он помог Лавкрафту понять, как тот может воплотить в текст свое давнее убеждение (высказанное в "Заметках о сочинении мистической литературы"), что "Конфликт со временем кажется мне самым мощной и плодотворной темой во всем человеческом творчестве".

Лавкрафт впервые увидел "Площадь Беркли" в ноябре 1933 г., по рекомендации Дж. Вернона Ши, который уже тогда был горячим поклонником кинематографа - и останется таковым на всю жизнь. Сперва Лавкрафт был захвачен безукоризненной точностью, с которой была передана атмосфера XVIII столетия; однако позже, пересматривая фильм (он видел его в общей сложности четыре раза), он начал подмечать некоторые изъяны в сюжете. "Площадь Беркли" была основана на пьесе с тем же названием Джона Л. Болдерстона (1929) и была очень добросовестной ее адаптацией, так как Болдерстон сам участвовал в создании сценария. Он рассказывает историю Питера Стендиша, человека из начала ХХ века, который был столь очарован XVIII столетием - и в частности собственным предком и тезкой, - что каким-то образом буквально перенесся в прошлое (и в тело своего предка). Лавкрафт подметил две проблемы с реализацией этой идеи: (1) Где был разум или личность Питера Стендиша из XVIII века, пока Питер Стендиш из ХХ века занимал его тело? (2) Как мог дневник Питера из XVIII века быть частично написан в то время, когда Питер из ХХ века вроде бы занимал его тело? Такого рода путаница, похоже, неразрывно связана с любыми историями о путешествиях во времени, хотя в "За гранью времен", кажется, удалось-таки ее избежать.

Еще два литературных влияния стоит отметить - только ради того, чтобы отвергнуть. Часто предполагалось, что "За гранью времен" - просто экстраполяция "Машины времени" Уэллса; в действительности эти работы имеют очень мало общего. Лавкрафт действительно прочел роман Уэллса в 1925 г., но мало что из него, похоже, было перенесено в повесть Лавкрафта. Так же предполагалось, что громадные промежутки времени, охваченные повестью, - результат влияния "Последних и первых людей" Олафа Стэплдона (1930), однако Лавкрафт прочтет этот роман не раньше августа 1935 г., месяцы спустя после окончания повести.

Но было бы серьезной ошибкой предполагать, что "За гранью времен" - всего-навсего "сшивание вместе" упомянутых выше литературных и кинематографических работ. Они не произвели бы на Лавкрафта такого впечатления, если бы его собственные идеи долгие годы не развивались примерно в том же направлении. Как максимум, эти непохожие работы навели Лавкрафта на мысль, как он может воплотить свою концепцию; и в результате он воплотил ее в форме, куда более интеллектуально привлекательной и будоражащей воображение, нежели любая из ее предшественников.

Пришло время обратиться к тем трудностям, с которыми сталкивался Лавкрафт при переносе квинтэссенции этой истории на бумагу. Ядро сюжета уже существовало еще в 1930 г., возникнув из дискуссии Лавкрафта с Кларком Эштоном Смитом по поводу правдоподобия историй о путешествиях во времени. Лавкрафт правильно замечает: "Слабость большинства рассказов этой тематики в том, что в них в летописях истории никак не отражаются необъяснимые события прошлого, вызванные попятными путешествиями во времени людей из настоящего и будущего". Уже тогда он задумал катастрофический финал: "Один ошеломляющий момент, который можно бы ввести в сюжет, - пускай современный человек обнаружить среди документов, выкопанных в неком доисторическом, ушедшем под землю городе, полуразложившийся папирус или пергамент, написанный на английском и его собственным почерком".