С. Джоши - Жизнь Лавкрафта

Так что же Г.Ф. Лавкрафт представлял как человек и писатель? Разумеется, каждый будет судить о нем, исходя из личных особенностей характера. Многие сочтут его чудаковатым и эксцентричным; другие объявят его безнадежно неспособным к ведению "нормальной" жизни, подразумевая либо постоянную работа, либо отношения с другими людьми. Возможно, немногие, напротив, будут гордиться его пренебрежением (вынужденным или умышленным) буржуазными условностями и его неумолимой преданностью искусству и интеллектуальным занятиям.

Следует также подчеркнуть, что окончательный образ Лавкрафта должен в основном складываться из последних десяти (или что-то около того) лет его существования; ибо именно в то время он отступился от многих догматов и предубеждений, порожденных его воспитанием и вынужденной изоляцией, и создал самые характерные свои произведения. В этих десяти годях я нахожу мало причин для критики и очень много - для похвалы. Давайте же теперь дадим оценку некоторым ключевым элементам личного поведения, убеждений и творчества Лавкрафта.

Едва ли найдется тот, кого не возмутит хоть какой-то компонент мировоззрения Лавкрафта. Одного оскорбит его атеизм; другого - его "фашизм"; третьих - его приверженность культурному традиционализму и так далее. Но мало кто сможет отрицать, что взгляды Лавкрафта в большинстве своем были хорошо продуманы, менялись под влиянием чтения и жизненных наблюдений и оттачивались в энергичных дебатах с приятелями. Никто не утверждает, что Лавкрафт занимает выдающееся место среди философов - по собственному признанию, в этой дисциплине он оставался дилетантом. Но он обдумывал философские проблемы доскональнее большинства творцов и сделал собственное творчество прямым производным от своей ­философии.

Звание писателя-"любителя" и презрение Лавкрафта к профессионализация справедливо рассматривалось как плод его веры в элитарность и его ­презрения к стяжательству. В этой стране такая позиция воспринимается, как правило, враждебно, но она была присуща представителям образованных классов на протяжении всей истории человечества. Лавкрафт начинал с представлений XVIII века об искусстве как изящном развлечении. Пережив 1920-х гг. декадентскую фазу, он начал считать, что искусство есть чистое самовыражение, а сочинительство за деньги (помимо его вульгарности) - всего лишь доходная работа; кроме того, работа, обладающая прискорбным, обманчивым и дразнящим, сходством с подлинным творчеством. Конечно, нам всем хотелось бы, чтобы Лавкрафт при жизни обрел хотя бы толику той популярности, которой его творчество добилось после его смерти; но его творчество вообще могло бы кануть в безвестность, не придерживайся он столь рьяно своих эстетических принципов. Лавкрафт возвышается над авторами из бульварных журналов не только благодаря своему природному таланту, но и потому что он отказывался подстраиваться под прихоти редакторов и писать то, что они хотели, или менять текст в соответствии с их запросами. За это его следует превозносить, а не порицать. Литературная поденщина Сибери Куинна, Э. Хоффмана Прайса и сотен других писак обрела милосердное забвение, и это достаточно внятно предупреждает о том, что могло бы случилось, отступись Лавкрафт по слабости от своих принципов.

В целом, презрение Лавкрафта к заработкам, конечно, приносило ему немалые затруднения, но он охотно шел на них ради искусства. Я не вижу причин сомневаться, что у Лавкрафта действительно не было деловой жилки, как он сам неоднократно заявлял. Что касается неспособности Лавкрафта найти постоянную работы (и как следствие его бедности): это также чересчур по-американски - испытывать буржуазное презрение (или зависть) к тем, кто не укладывается в узкие рамки капиталистического общества. Неудачно, конечно, ­что Лавкрафт в юности так и не получил приличного профессионального образования; но это была не столько его вина, сколько вина его матери и теток, которые - после смерти Уиппла Филипса в 1904 г. и последовавших денежных проблем - должны были понять, что Лавкрафту со временем придется как-то обеспечивать себя. Есть все признаки того, что в последнее десятилетие своей жизни он преодолел надменное неприятие постоянной работы и искал - или, по крайней мере, надеялся найти - какой-то род занятий, который позволит ему иметь свободное время, необходимое для писательской работы. То, что он так и не нашел себе места, ­едва ли неожиданно - ведь он, не имея предыдущего опыта работы, пытался найти ее во время депрессии. И все же Лавкрафт работал очень напряженно - пусть даже по большей части это была работа с перепиской и довольно плохо оплачиваемая и спорадическая работа литературным редактором. Ему удавалось-таки пробавляться деньгами, заработываемыми литературными обработками чужих вещей и единичными продажами собственных произведений; и на этот заработок он довольно свободно разъезжал по восточному побережью Соединенных Штатов. Он нашел успокоение, окруженный книгами, мебелью и другим имуществом, символизирующим для него стабильность и комфорт, а обширная переписка и личный магнетизм привлекли к нему больше преданных друзей, коллег и последователей, чем могут похвастаться многие, проработавшие всю жизнь.

Однако даже за эти пунктики - "обсессивную" потребность в знакомой обстановке,­ очевидное желание поддерживать отношения лишь на расстоянии и его мнимый страх перед переменами - Лавкрафта подвергали критике. Здесь есть ряд сложных моментов. "Чувство места" - страстная привязанность Лавкрафта к родным палестинам, к родному городу, краю, стране и ее культуре - было, конечно, резко выраженным, и именно это придает его творчеству глубину и реализм. Я не знаю, настолько ли оно резко выражено, чтобы считаться чем-то патологическим: в те времена, когда частые переезды с места на место были менее обычны, чем теперь, многие, вероятно, испытывали те же чувства, что и Лавкрафт. Эта привязанность к ­знакомым вещам и местам, полагаю, произрастала из чрезвычайно острой эстетической чувствительности, которая настоятельно требовала мирного, гармоничного и стабильного окружения; ибо именно это окружение обеспечивало Лавкрафту "плацдарм" для творческих вылазок в самые дальние пределы космоса.

Что касается поддержания отношений на расстоянии, то прискорбный факт состоит в том, что в Провиденсе - и по сей день не том городе, который славен своими интеллектуалами - не с кем было заниматься тем волнующим интеллектуальным пинг-понгом, которым он занимался в своей обширной переписке. Лавкрафт прилагал все усилия, чтобы встречаться с друзьями по переписке, и действительно встретился с очень многими из числа тех, что жили на Восточном побережье. Многие другие потратили время и деньги, чтобы навестить его в Провиденсе - что они вряд ли бы сделали без ощущения глубокой взаимной симпатии.