Виктор Конов - Епистинья Степанова

Пантелей Иванович Сердюк и его жена не скрывали своего отношения к Николаю, семье и вообще роду Степановых, роду Рыбалко: «Нищета, голь…» Но Николаю казалось: подумаешь, богатей, казак, сейчас другое время, власть советская, все равны, всем открыта дорога. Они с Аней любят друг друга; не хочет Пантелей отдать дочь замуж добром — украдем.

Тогда вдруг широко распространился экзотический обычай — воровать невест, которых родители не хотели за кого-то отдавать. Молодые люди росли с другими представлениями о жизни, у них завязывались свои связи, свои дела, а родители помнили другие времена, там были воспитаны, вынесли из тех времен свои понятия.

Молодым людям приходилось самим устраивать свою жизнь. Тихонько договаривались. Ночью к хате невесты подъезжала тачанка, дрожавшая от волнения девушка выпрыгивала в окно с узелком одежды в руках, и тачанка мчала ее на другой хутор. Тут заранее подыскивали хату, где девушка могла тайно побыть, пока утрясется дело. Ну а наутро что делать остается родителям? Раз девушка побывала в руках у парня, ночью, за другого ей уже замуж не выйти. Надо смиряться, благословлять, играть свадьбу… А как это ночное приключение волновало и привлекало молодых, каким виделось сказочно красивым, романтичным!

Прежде чем рассказать и романтическую, и житейски простую драму Николая, историю неудачного похищения невесты, хотелось бы хоть немножко передать условия того времени, его своеобразный запах, особую музыку, хотелось бы ощутить суровый холст той жизни. Любой случай, вырванный из той среды, ткани и рассказанный отдельно, не передаст всей трагедии.

На хуторах вообще все шло просто, по-домашнему. Паны, владельцы хуторов, исчезли вместе с бежавшими за море белогвардейцами и белыми казаками. Иногородние на хуторах вздохнули с явным облегчением. Хоть и давила новая, своя, власть налогами, но после многих лет униженного бесправия, безголосия иногородние почувствовали себя людьми, равными с казаками.

В станицах жизнь сложилась тяжелей, затаенней. Большинство здесь составляли казаки, многие из которых участвовали в Гражданской войне на стороне белых или, как в станицах Тимашевской и Роговской, были втянуты в кровавую резню иногородних, мобилизованы, а теперь, после разгрома, тихонько вернулись, спрятали винтовки и шашки и сидели по хатам, занялись хозяйством. Многие не смирились с поражением, ждали: «Вот придут наши».

Казаки считали себя обиженными: власть перешла к гам-селам, чужакам, хоть и немало казаков было в Красной армии, в Советах, коммунах, большевистской партии, а у казаков-середняков новая власть ничего не отняла, не тронула их землю. Иногородние, живущие в станицах, не спешили торжествовать или мстить казакам — опасно, может вспыхнуть резня. Две стороны затаились.

Лишь время делало свою работу: затягивались потихоньку обнаженные жгучие раны, подергивался пеплом жар пылавшего недавно костра войны и взаимной ненависти.

Потомки запорожцев получили трагический жестокий урок — нельзя свое благополучие строить на унижении своего же народа, нельзя в суровые дни держаться в стороне и уж тем более воевать против народа, защищать господ; ведь запорожцы заслужили славу защитников бедных и обиженных, гордились дружбой не со столичными барами, а с Разиным, Булавиным, Пугачевым. Но урок уроком, его мало кто понял, а жили многие казаки сегодняшним злым чувством.

Проще, оптимистичней жили люди на хуторах, но напряжение в станицах волнами расходилось по хуторам, держало и их в беспокойном ожидании неизвестно чего.

Символичной для этих лет стала история общекубанской святыни — монастыря святой Марии Магдалины, звон колоколов которого доносился до хутора Шкуропатского, а в хорошую погоду поблескивали купола. Жизнь и судьба монастыря, все, что в нем и с ним происходило, — оказывало прямое воздействие на жизнь окрестных станиц и хуторов, на жизнь хутора Шкуропатского, Епистиньи, Михаила и их детей.

В музее семьи Степановых есть старинная цветная литография: «Женская общежительная пустынь во имя св. Марии Магдалины. Основана в 1849 году в Кубанской области». На берегу Кирпилей стоит окруженный высокими кирпичными стенами монастырь: сияют купола церквей и соборов, стоят чистенькие монастырские здания, по аккуратным дорожкам среди деревьев, цветников и клумб гуляют монахини в темных, длиннополых одеждах.

Указано, что монастырь состоит из следующих построек:

«Собор трехпрестольный: средний — Вознесения Господня. Второй — св. Архангела Михаила. Третий — св. Дмитрия Ростовского. Церковь первоначальная, Покровская. Церковь теплая во имя св. Равноапостольной Марии Магдалины, при ней же настоятельский покой. Трапеза, кухня, просфирня, кельи. Училище. Мастерская живописная и золотошвейная. Аптека. Больничный корпус. Хлебная. Дома для священнослужителей. Амбары, гостиный двор и корпуса для посетителей. Кучерская, башмачная, квартира для урядника. Дровники. Виноградный сад, при нем же пасека. Кладбище…»

Многие монастыри доведены были за годы советской власти до печального состояния: разрушены постройки, растут березки на стенах церквей и соборов. Наше время вдыхает в монастыри новую жизнь… Когда же оказываешься у монастыря святой Марии Магдалины, охватывает чувство недоумения: «А где же монастырь?»

Просторная площадь среди села Малинина, деревья, тропки в траве; в одном месте стоят два каменных амбара, в другом — жилой домик, в траве чернеет гранитная могильная плита с надписью. О чем-то напоминает лишь двухэтажное здание трапезной, обшарпанное, но хранящее следы былой красоты, в нем сейчас некая контора. И все. Нет стен, церквей, трехпрестольного собора, красивых дорожек и цветников. Все снес ветер времени.

Высказывается сегодня на Кубани идея — восстановить монастырь во всей его красе, ведь край небогат памятниками истории. Идея добрая. Для зажиточной Кубани восстановление монастыря не составит огромного труда. Тогда будет хоть отчасти снята вина перед ним за разорение. Это и будет покаяние — в деле.

Две вехи в истории монастыря: процветание и исчезновение. Между ними нас особенно интересует тот период, когда произошел решающий поворот, который привел монастырь к грустному концу. Это и были двадцатые годы, ткань жизни которых нам надо ощутить.

Итак, стоял на берегу Кирпилей женский монастырь, сиял белыми стенами и куполами церквей и трехпрестольного собора. Звон колоколов далеко разносился по безлесной степи, по глади реки. На Шкуропатском заметили: если видны купола церквей вдалеке, значит, надолго устанавливается хорошая погода. По праздникам к монастырю съезжалось множество народа: казаки, иногородние, богомольцы из дальних мест, нищие, убогие, устраивались торжественные богослужения, крестные ходы.