Виктор Конов - Епистинья Степанова

Детям монастыря нравилась детская самодеятельность, игры (но они робко участвовали сами), нравились песни, сказки, книжки. Но они боялись ходить с коммунарскими детьми в поле, сад, на островок, речку на виду у монашек. Радовались, когда это удавалось. Но радость сменялась боязливостью, робостью, когда речь шла о Боге. Они были осторожны, молчаливы, не спорили…

В душах детей был заложен какой-то надлом, пусть даже еле заметный. На это жаловались схимницы в черной рясе. Это были результаты нашей работы.

Заметен надлом, когда говоришь с воспитанницей один на один. Заметны симпатии к новому, светлому, что их окружало вне кельи и церкви… За восемь месяцев удалось вырвать из власти тьмы четырех воспитанниц в коммуну. Они были определены на продолжение образования в Краснодаре…»

Неизвестно, чем бы кончилось противостояние двух сторон, но в октябре 1920 года к ним добавилась третья.

После Гражданской войны в стране оказалось множество беспризорных детей и подростков. Судьбой их занялась Чрезвычайная комиссия Дзержинского.

В Краснодаре создали 22 детских дома и исправительно-трудовую колонию, в которую помещали молодых воров, хулиганов, проституток. В нее же попали и молодые артисты, саботировавшие советскую власть.

Вот эту колонию и направили в коммуну «Всемирная Дружба», чтобы перевоспитывать и исправлять сбившихся с пути молодых людей трудом. Примерно 200 колонистов, юношей и девушек причудливой судьбы, разного возраста, образования, воспитания и разных интересов, поселились в монастыре.

Федор Палкин сообщает:

«Комсомольцы коммуны старались привлечь их на совместные молодежные вечера, в кружки художественной самодеятельности, на лекции, беседы, в игры и развлечения в праздники. Лекции и беседы их не интересовали. Их интересовала оперативная работа ЧОНа, особенно оружие…

Некоторые участвовали в художественной самодеятельности. Артисты ставили спектакли, демонстрировали свои способности, 20–25 человек участвовали, столько же смотрели, а остальные распутствовали или с длинными железными прутами, щупами искали в кремле монастыря золотые клады монашек, а когда не находили, грабили квартиры коммунаров и кельи монашек, шастали по окрестным хуторам».

Полторы тысячи человек: монахини, коммунары и юные преступники вынуждены были жить вместе. Не выдерживали, уходили коммунары, покидали монастырь монахини, разбегались преступники.

Коммунары просили краснодарские власти убрать из монастыря и колонию, и монахинь. Монахини умоляли о помощи свое церковное начальство.

Слухи обо всем происходившем в монастыре волнами расходились по окрестным станицам и хуторам, вызывая новые слухи, толки, возмущения.

Долго такое продолжаться не могло.

«Нормальному развитию коммуны мешали бандиты и не вразумившие здравому смыслу черные вороны — монашки…

Партячейка, секретарем которой был Мирон Чаус, приняла решение выселить монашек в один день. О выселении монашек вопрос ставился и раньше несколько раз, но решение об этом затягивалось в Краснодаре и Москве. Поэтому ждать не стали и решили выселить монашек без санкции. Конечно, это, мягко говоря, было своеволие. Но другого выхода наши руководители коммуны не видели.

Комячейка мобилизовала всех коммунистов, комсомольцев и активных коммунаров, подготовила к проведению операции по выселению. Каждый был закреплен за келией. 17 апреля 1921 года (по старому стилю), за два дня до Пасхи, в пятницу все святые сестры до единой были собраны в главном соборе монастыря. Вошел председатель коммуны Иван Андреевич Долженко (бывший председатель Федор Караух ушел в облземотдел) и сказал примерно так:

«По решению коммуны за пособничество бандитам и подрыв нашей коммуны вы будете выселены из пределов монастыря в течение одного часа. Можете взять с собой белье, одежду, постель, церковную утварь келий столько, сколько можете донести на себе. Пожилым монашкам будут предоставлены подводы, которые довезут до желаемого места, но не далее 100 верст, остальные уходят из монастыря своим ходом. Не разрешается брать с собой мебель, часы, швейные машины, золото и серебро. Кто желает остаться жить и работать в коммуне, может это сделать».

Буквально через час монашек в ограде не стало. Остались в коммуне: учительница, врач, фельдшер, две пасечницы, 10 воспитанниц. Все оставшееся монашеское имущество немедленно было снесено в склады, переписано и опечатано, чтобы передать облземотделу.

Начались расследования и обвинения. Основания для законных претензий к нам, конечно, были. Но в сложившейся обстановке коммунары другого решить не могли. Ян Полуян основательно пожурил Долженко за преждевременное решение, но отвел беду от коммуны…»

Выселение монахинь вызвало возмущение в станицах, хуторах, подхлестнуло банду Рябоконя. Но напали бандиты на коммуну «Набат» в мужском Лебяжинском монастыре, где как раз проводилось собрание представителей коммун и артелей ближайшей округи. Когда коммунары заседали, бандиты ворвались в монастырь. Страшную картину увидели прибывшие на подмогу коммунары из «Всемирной Дружбы»: расстрелянные, изрубленные, повешенные.

Не складывалась жизнь во «Всемирной Дружбе» и после выселения монахинь.

Анастасия Иосифовна Иорданова рассказала:

«Сколько же барахла было у монашек! Склады набили. Деньги долго еще находили, на земле валялись, то кошелек кто-нибудь найдет, то монетку. Мальчик нашел узелок с деньгами, семья потом такую домину отгрохала!.. А барахло разошлось куда-то. Мы, девочки, долго еще ходили в платьюшках из мешковины… Сперва красиво было в монастыре: цветы, звон, чисто, хорошо, а потом стали разбирать, ломать».

На пожелтевших фотографиях в музее коммунары одеты нищенски бедно, смотрят озабоченно и простодушно. Здания монастыря за их спинами обшарпанны, со сбитой штукатуркой, церкви без глав.

Из-за имущества монахинь, из-за золотых и серебряных украшений, инвентаря церквей и собора, собранного в склады, начались склоки с местными и областными руководителями и организациями, которые желали принять участие в его распределении.

В июле 1921 года из монастыря вернули в Краснодар исправительно-трудовую колонию.

Из противостояния трех сил коммунары вышли победителями.

Начались годы если уж не процветания коммуны, то хотя бы довольно благополучного житья.

Хозяйство стало вестись грамотно и во многом даже образцово для того времени. В коммуне организовывались для хозяев окрестных станиц и хуторов выставки скота, орудий труда, проводились курсы агрономов.

В коммуне впервые появлялись: электричество, кино, радио, драмкружок, спортивные сооружения, карусель, «гигантские шаги», пионерский отряд в особо пошитой форме, комсомольская организация. Все это были символы новой, «цивилизованной» жизни.