Георгий Агабеков - Секретная политика Сталина. Исповедь резидента

– А вы слышали, что Риза-шаха [71] называют неверующим-бехаистом [72]? – продолжал он немного спустя. – А знаете, почему? Потому, что он решил положить предел этому безобразному грабежу. Недавно он был в Мешхеде и приказал уволить 2000 человек, обслуживающих мечеть, чтобы сократить расходы. Вот эти уволенные, лишенные благ, и распространяют слух, что Риза-шах – бехаист.

Мы уже спустились в долину. Машина мчалась по прекрасной шоссейной дороге, проложенной англичанами во времена их пребывания в Средней Азии.

– Если будете осматривать мечеть, то обратите внимание, что два купола построены недавно. Старые купола были разрушены русскими войсками, бывшими до революции хозяевами Хорасана [73]. Два перса, совершивших преступление против русских властей, скрылись в мечети имама Ризы и сели в «бест» [74]. Командовавший русскими войсками полковник потребовал у персидских властей их выдачи, но последние не могли исполнить требования полковника, ибо по шариату [75] всякий, находящийся в мечети, считается неприкосновенным; полковник, взбешенный отказом, приказал артиллерии открыть огонь по мечети и разрушил два купола. Вслед за этим в мечеть ворвались казаки, захватили преступников и заодно разграбили большинство драгоценностей мечети. После революции в России народ стал говорить, что это Бог наказал русских за то, что они осквернили святую мечеть имама Ризы.

Мы подъехали к советскому консульству, расположенному вне городских стен. Я поблагодарил своего словоохотливого компаньона и, пообещав вновь встреться, свернул машину в консульство.

Генеральный консул Кржеминский угощал меня чаем в своем кабинете. Это среднего роста 45-летний мужчина, с преждевременно постаревшим лицом, начисто бритый, что еще более выделяло морщины. Его темно-серые глаза и все его манеры говорили о его мягкости и культурности. Он говорил приятным, убедительным голосом с легким польским акцентом. В то время как я пил и ел, Кржеминский с пустой чашкой в руках взволнованно бегал по комнате.

– Ведь поймите, товарищ Агабеков, ну, черт с ним, что он с каждой почтой пишет про меня всякие гадости в Москву и Асхабад, но ведь, помимо этого, он мне просто жить не дает здесь. Этот ваш Браун лично ходит за мной по пятам. Он допрашивает консульских слуг, наконец, ловит всех моих посетителей и допытывает, о чем я с ними беседовал. Ведь это же компрометирует и меня, и всю мою работу, – чуть не со слезами рассказывал консул. – А когда я прошу его прекратить эти безобразия, он становится в позу и, не стесняясь ничьим присутствием, говорит: «Я – Браун, член партии с 1903 года и резидент ГПУ в Мешеде, так что я имею право и обязан контролировать действия всех советских граждан за границей, в том числе и консула». Ну, что вы поделаете с таким человеком? – обратился ко мне Кржеминский.

Я ничего не ответил, решив предварительно выслушать и другую сторону. Кржеминский, не дождавшись ответа, вновь зашагал по комнате и продолжал приводить факты его отношений с Брауном, один ужаснее другого. Видно, что человека довели до крайнего предела и дальше терпеть он не имел сил.

– Вот что, Казимир Александрович, – сказал я, вставая, – я сейчас иду к Брауну, и если подтвердится хоть десятая доля того, что вы рассказали, то я его отправлю в Москву немедленно.

– Тов. Браун, давайте познакомимся, – обратился я к резиденту ГПУ, входя к нему в квартиру. – Я – Агабеков, вы, вероятно, слышали обо мне.

– Да, я получил из Москвы телеграмму, что вы приедете сюда и уполномочены инспектировать мою резидентуру. Зайдите в эту комнату, здесь я работаю, – пригласил он меня.

Я вошел и сел у письменного стола. В углу выделялся большой, прочный несгораемый шкаф и рядом столик с двумя калильными лампами. Браун сел напротив меня. Это был худощавый брюнет с черной же бородкой. Глаза были спрятаны за толстыми стеклами черепаховых очков.

– Ну, как у вас идет работа? Как с источником «Почта»? Ведь это, кажется, наиважнейший источник вашего района? – спросил я.

– Да все в порядке. Английская почта поступает аккуратно. Работы хватает. Приходится работать целые ночи. Вот смотрите, – показывает Браун на бумажку с цифрами на столе, – за прошлый месяц поступило 256 пакетов. И так каждый месяц. Электричества в консульстве нет, приходится работать при калильных фонарях или освещать магнием. А это отнимает значительное время, – рассказывал Браун.

– А почему бы вам не договориться с консулом и местными силами не провести электричество? – спросил я.

– Эх, милый мой, вы, я вижу, не знаете Кржеминского. Он не только что помочь, но рад всеми силами мешать нашей работе. Вы знаете, что он даже мне не разрешает пользоваться экипажем, чтобы ночью я мог возвращать английские пакеты источнику, отговариваясь, что в случае провала консульство может быть скомпрометировано. Мне приходится в четыре-пять часов ночи пешком идти с почтой в город и рисковать, что каждый полицейский может меня задержать, – ответил мне речью Браун.

– Ладно, о ваших отношениях мы поговорим после, теперь давайте просмотрим дела, – предложил я. Браун поспешно встал и, вынув ключи из заднего кармана брюк, открыл несгораемый шкаф. Выложив на стол груду папок, мы погрузились в их изучение. Работали мы часа два. По ведению дела было видно, что Браун – очень усидчивый и методичный работник, любящий копаться в мелочах и систематизировать их.

– Скажите, тов. Браун, почему у вас нелады с консулом? Ведь вы старый член партии, Кржеминский тоже, что вам мешает ужиться? – спросил я.

– По-моему, тут во всем виновата жена секретаря консульства Левенсона, – задумчиво ответил Браун, – дело в том, что консул живет с ней и ревнует ее ко всем, почему-то и меня он считает соперником.

– А откуда вам известно, что он живет с ней? – задал я вопрос.

– Как откуда? Все об этом знают. Кроме того, я видел своими глазами.

– То есть как? Что вы могли видеть? – спросил я.

– Я сам видел их в спальне у консула. Мне это удалось благодаря тому, что у него в соседней со спальней комнате стоит шкаф. Я залез на этот шкаф и наблюдал через стеклянный верх двери. Жаль только, что мне не удалось их сфотографировать, – закончил Браун с сожалением.

Да, думал я, хорош резидент ГПУ и член ВКП(б) с 1903 года… Он думает, что для советской политики очень важно, с кем сожительствует консул.

– Слушайте, Браун, а зачем вы следили за консулом? Вы что, его подозреваете в контрреволюции или измене? – спросил я.

– Нет, не подозреваю, но все может случиться. Какой же я резидент, если я не буду знать всего, что делается перед моими глазами? Что, я должен наблюдать только тогда, когда измена налицо, что ли? Тогда уже будет поздно. Наш долг – предупредить преступления, пресекать их в корне, а не фиксировать их. Это уж дело судей, прокуратуры и прочее, – отвечал Браун убежденным тоном.