Нина Банина - Модест Николаевич Богданов 1841-1888

Когда в лесах становилось мало корма, в сады слеталось все окрестное птичье население. Заглядывали сюда и зайцы. Вот это-то и привлекало мальчиков.

Модест был душой всех затей. Он уходил с товарищами далеко за пределы города, бродил и в одиночку по Волге и в окрестных лесах. Во время скитаний он встречался с крестьянами, рыбаками, охотниками. Эти бывалые люди научили его распознавать голоса птиц и следы зверей. Модест Николаевич с любовью вспоминал в своих очерках садового сторожа Егора Степанова, птицелова Парфеныча, повара Григория, Трофима Савельева и других.

В очерке «Охота в Симбирских садах» Богданов описал свои походы с товарищами-гимназистами, ночевки в шалаше над Волгой, неудачи и радости охоты. Много интересных наблюдений сделал он во время этих вылазок, узнал много ценного.

Когда Модесту исполнилось четырнадцать лет и он перешел в четвертый класс гимназии, отец подарил ему ружье. С этого времени охота с ружьем и собакой стала его любимым занятием. Однажды он заблудился в лесу, ночью забрел на пчельник и здесь встретился со старым пасечником Калинычем. Знакомство скоро перешло в дружбу. Старый и малый сдружились крепко. Через многие годы Модест Николаевич с теплотой и признательностью вспоминал эту дружбу. «С этого дня, как я заплутался, мы большими друзьями стали с Калинычем — я дни дневал у него на пчельнике. Исходили мы с ним бор на десятки верст. Он научил меня, как искать глухаря, как подманить рябчика, как найти зверя по следам, как поставить лучше ловушку... Под его рукой впервые познакомился я с лесной природой, с ее таинственной жизнью; и наверное многие ученые немцы не показали бы мне того, что показал Калиныч в лесных трущобах и тайниках» (I, 160, стр. 50).

Так в постоянных охотничьих странствиях постепенно развивалась наблюдательность, выносливость, инициативность — качества, необходимые исследователю. Вместе с тем накапливался запас знаний и наблюдений, ^который лег в основу будущих научных трудов. А в душе все больше крепла глубокая любовь к родному Поволжью, русской природе, к народу. Складывалась личность ученого-патриота.

Годы шли. Вот и окончена гимназия. Перед молодым человеком открылась дорога в жизнь. Что делать дальше? Какой жизненный путь избрать? Этот вопрос со всей серьезностью вставал перед юным поколением тех лет. Менялась жизнь, менялись и интересы.

Молодежь из малообеспеченных слоев общества — вы-' ходцы из духовной, мещанской и чиновничьей среды — устремилась в университеты. Это был совершенно новый тип — студенты-разночинцы. Эти люди сознавали свои коренные связи с народом и жаждали служить ему.

Молодежь из народа впитывала в себя свободолюбивые идеи Герцена, Чернышевского, Писарева. Под влиянием статей Писарева возникла большая тяга к естественнонаучному образованию. Многих привлекала медицина, которая давала возможность непосредственного приложения сил и общения с народом.

Захвачен общим движением оказался и Модест Богданов. По окончании гимназии в 1858 г. он поступил на первый курс медицинского факультета Казанского университета. Но охотничьи странствия продолжали оставаться любимым занятием, которому отдавалось все свободное время.

В какой же обстановке протекали студенческие годы Богданова? Кто были его учителя и наставники на трудном пути?

Казанский университет в конце 50-х годов прошлого столетия переживал бурный период. Общий процесс обновления студенчества, охвативший в те годы всю Россию, как в зеркале отразился в жизни Казанского университета.

Вид Симбирска (вторая половина XIX в.).

Еще в начале 50-х годов министр просвещения А. С. Норов писал: «У меня казанские студенты молодцы, в политику не мешаются, а попить, да погулять — их дело» (III, 13, стр. 153).

В течение нескольких ближайших лет лицо казанского студенчества резко изменилось. С приходом нового, активного элемента начала изменяться и вся студенческая масса. Возникли первые организации — студенческие кассы и библиотеки. Была создана такая библиотека и в Казанском университете. Она сыграла большую роль в деле воспитания студенчества. Вот как о ней вспоминает известный этнограф И. А. Худяков, учившийся в те годы в Казанском университете: «Эта читальная комната была самым счастливым шагом для общего развития. Здесь студенты... могли проводить свободное время с пользой. Здесь они читали, заводили между собою споры, обменивались сведениями и мыслями. Нечего и говорить, что читальная комната, в которой никто и никогда не видел водки, была прекрасным средством отвлекать студентов от трактиров и публичных домов и приучать их к общественной мысли» (III, 1, стр. 33).

И казанское студенчество очень скоро на деле начало проявлять свою активность. Прежде всего это выразилось в том, что студенты стали критически относиться к характеру университетской науки.

Преподавание на естественных факультетах Казанского университета — медицинском и физико-математическом — не отличалось высоким качеством. Лекционные курсы читались из года в год по однажды составленным запискам и не могли удовлетворить запросы слушателей. Характерно в этом отношении описание манеры преподавания одного из виднейших профессоров университета, первого учителя зоологии молодого Богданова — Э. А. Эверсманна.[ 3Э. А. Эверсманн (1794—1860) — один из крупнейших русских зоологов XIX столетия, фаунист и систематик, исследователь животного мира Заволжья, Южного Урала и Средней Азии. Оставил после себя многочисленные коллекции (частично вывезенные за границу, особенно в Берлин) и научные труды, главнейший из которых— «Естественная история Оренбургского края» (в 6 томах).] «Как профессор — преподаватель Эверсманн, судя по всему, мало удолетворял свою аудиторию... При чтении он строго придерживался известных немецких учебников Вигмана, Руте, Блюменбаха. Книгу последнего он, сидя на кафедре, держал перед собой и, водя пальцем, переводил с немецкого на русский язык, делая только местами добавочные примечания и вставки от себя...» (из воспоминаний об Эверсманне его ученика М. Н. Мельникова: III, 8, стр. 63).

Начало движения за обновление преподавания положили студенты медицинского факультета. В то время как на западе экспериментальная физиология уже получила значительное развитие и вызвала всеобщий интерес, профессор физиологии Казанского университета В. Ф. Верви с университетской кафедры объявил «крестовый поход» против материализма в науке. Он заявил на лекциях и в печати, что «это для общего блага страшное направление умов вменяет в обязанность каждому содействовать по силе возможности отражению идей материализма» и заставляет его, Верви, «присоединяться к подвижникам, признающим в жизни высшее назначение, нежели одну заботу о телесном бытии» (III, 3, стр. 5).