Лилия Байрамова - Амедео Модильяни

Разве эти стены, этот воздух, этот одиноко стоящий ребенок не есть великолепный образ сиротства, человеческой неприкаянности, одиночества, пустынности и холода мира и чуждости его человеку?

Цыганка с ребенком. 1918

Национальная галерея искусства, Вашингтон

Портрет господина Барановского. 1918

Частное собрание

Нет, не напрасно, не зря, выходит, мучился и мыкался Модильяни по тупикам и невеселым переулкам Монмартра, не напрасно сидел в кабачках и соседствовал с мастеровыми, рабочими, с тихими служанками и с разбитными «дневными красавицами». Здесь он выглядел, высмотрел, подсмотрел этот лик человеческой неустроенности и заброшенности, эту скрываемую от соседей печаль и тоску о чем-то ускользающем и несбывшемся.

Как и Ренуар, всегда искавший только отблеска счастья, радости и светлой мечты на человеческих лицах, так и Модильяни всегда писал, не вникая ни в психологию, ни в индивидуальность характеров, эту одну и ту же печать сосредоточенности, ухода от мира, погружения в себя, это внутреннее, непоказное, «для себя», совсем не веселое и не удачливое лицо человека - своего современника.

Не отсюда ли и наша особая любовь к Модильяни, благодарность за понимание, чуткость, сочувствие, за то, что угадал, приоткрыл завесу над этим ликом одиночества и душевной неустроенности современного человека.

Вот его очень популярный Портрет женщины в черном галстуке (1917). Безупречная белая кофточка, черный галстучек, ярко накрашенный рот - и бессильно опущенные плечи, и устало склоненная голова, и печальный изгиб красивых бровей, и пустые глаза, обращенные куда-то внутрь себя.

И при этом какая элегантность, и стильность, и аристократизм, какая грация и тонкая, нервная женственность.

А вот и еще, как будто ее сестра или подруга - Молодая девушка 1918 года. Нежный, голубовато-зеленый фон, и по нему темным силуэтом фигура, чистое,словно яичко, светящееся лицо, и белая шейка, и снова хрупкость, нежность, печаль, и беззащитная женственность, и этот укор, застывший в темных глазах, и горькая складка молодых, еще не успевших увянуть губ.

И как изыскан и красив Модильяни, и как тонка и прозрачна и при этом сложна и богата переходами, переливами, оттенками, полутонами его живопись, оттого так и сложен, и богат, и переливчат, и сказочно чудесен при всей его якобы внешней бедности создаваемый им мир, и как плавны, музыкальны, певучи, завораживающе прекрасны его чистые линии.

Обнаженная. Около 1917

Частное собрание

Портрет девочки. 1917

Частное собрание

Не случайно, наверно, поэтому он обратился к женскому телу, нежному, текучему, пластичному, не имеющему углов и грубых, прямых сочленений: его прихотливые, плавные, тягучие линии могли сполна насытиться здесь изящной игрой, бежать, изгибаться, создавать силуэты, не зная преград и ограничений.

Его обнаженные невероятно прекрасны, они как античные амфоры, вмещающие в себя драгоценную влагу. Когда-то он хотел из камня исторгать музыкальные чистые звуки и выстраивал свои «негритянские» головы, словно орган. Но теперь эта музыка сама полилась, ничем не сдерживаемая, не насилуемая, так, как будто она дождалась наконец своего часа. Он легко, словно дирижер-виртуоз, играл с цветом, линией и силуэтом, добиваясь изумительно гармоничных созвучий и извлекая терпкие, сладкие, колдовские мелодии.

Он сумел добиться замечательного равновесия между лаконизмом, сжатостью и обобщенностью формы и сохранением ощущения человеческой плоти и естества. Его обнаженные - это одновременно и красивые, стильные, очень модерновые силуэты, мощные, сильные, декоративные пятна и в то же время живые, чувственные, настоящие, каждая со своим характером, женщины.

Вот его Обнаженная, положившая левую руку на лоб (1917). Горячее, охристое, словно обожженная глина, тело, голова, как у древнего «негритянского» идола, крутая линия бедер, динамичный, резкий, стремительный силуэт и - о чудо! - кажется, это античность, Древняя Греция, а быть может, Египет возродились в этой красивой и лукавой парижской девчонке.

Да, это древние безвестные мастера научили мыслить его силуэтом, отбирать из тысячи линий две-три единственно нужные, точные и видеть в каждом человеческом теле его формулу, знак. Кажется, его рука сама, без ведома сознания и участия головы, ведет его и,подчиняясь какому- то внутреннему позыву и ритму, создает эти прекрасные силуэты. Вот его Сидящая обнаженная на диване (1917): кажется, одно верное, круглящееся движение руки, и вот этот чудный изгиб, эта льющаяся мелодия, которые доставляют бесконечное наслаждение и сердцу, и глазу.

Портрет Макса Жакоба. Около 1916

Частное собрание

Портрет Анны Зборовской. 1917

Национальная галерея современного искусства, Рим

А вот его Спящая обнаженная, раскинувшая руки (1917). Тут та же Греция, та же античность, та же динамичная диагональ композиции, столь любимая Модильяни, и обрезы ног, которые он любил применять, но вдобавок к этому и ярко-красные губы, как будто с усмешкой, и тонко подбритые брови, и черные, будто подкрашенные, глаза, и бесстыдство раскинувшегося прелестного тела - и вот мы снова не в Греции, а в Париже, в его дешевых углах, и перед нами нахальная и порочная парижская «девочка».

Невозможно представить, чтобы эти яркие, стильные, очень эффектные и нарядные вещи прошли мимо зрителей и ценителей, никем не замеченные и не привлекшие внимание своей терпкой изысканностью и какой-то тонкой дразнящей эротикой и красотой. Но это было именно так. Третьего декабря 1917 года Модильяни с настойчивой подачи Леопольда Зборовского выставил свои работы в маленькой галерее Берты Вейль на улице Тетбу. Это была первая и единственная его персональная выставка, но и она окончилась провалом и неудачей. Комиссар полиции, чей участок находился как раз под носом у галереи, возмутился выставленными в витрине ню Модильяни: ему показалось высшим бесстыдством изображать и демонстрировать публике «срамные волосы» женщин. Выставочка была срочно закрыта, и единственный неизвестный, кто успел закупить одну из работ за довольно приличные деньги, вернул ее дня через два назад.