Филипп Оклер - Тьерри Анри. Одинокий на вершине

Затем сцена превратилась в сюрреалистическую. Глава федерации, семидесятипятилетний Жан-Пьер Эскалетт, щеголявший в смехотворно выглядевшей на нем тренерской форме, залез в автобус, чтобы встретиться с каменными лицами игроков, выдержавших его взгляд и не проронивших ни слова. Доменек, слышались его крики «Подождите! Подождите!», также попытался наладить хоть какой-то диалог с теми, кто был уже не «его» игроками в течение довольно ощутимого промежутка времени, но совершенно безрезультатно. Очень скоро послышались крики и возгласы, которые можно было распознать снаружи автобуса. Некоторые игроки стучали кулаками по тонированным окнам, приказывая своему водителю немедленно трогаться с места. Фарс продолжался полчаса, после чего «автобус позора», сопровождаемый полицейским эскортом, наконец-то покинул «Поле мечты» и направился в сторону отеля Peluza Resort. Отдуваться пришлось Доменеку. С пепельным лицом (поверите или нет, но пресс-секретарь команды Франсуа Манардо отказался это сделать, и позже тренер объяснил, что взял на себя обязанности пресс-секретаря «из чувства долга») он предстал перед журналистами и со скомканного листа А4 зачитал следующий текст:

Все игроки команды сборной Франции, без исключения, заявляют свой протест решению, принятому Федерацией футбола Франции, исключившему Анелька только на основе фактов, появившихся в прессе. Как следствие этого, в целях обозначить свою оппозиционную точку зрения вышестоящим органам [они приняли решение] не участвовать в запланированной на сегодня тренировочной сессии.

«Без исключения» – очень немногие из наблюдателей выслушали эту формулировку, не подняв от удивления бровь. В течение нескольких часов после унизительного выступления Доменека в качестве громкоговорителя игроков, презирающих его, чем была унижена вся Франция в глазах остального мира, футбольный эквивалент сарафанного радио полнился слухами и домыслами, основанными на том, что уже было известно какое-то время и что только что открылось. В это же утро печальный Рибери «нечаянно» сам себя пригласил на Telefoot , самую популярную и популистскую французскую телепередачу. Ее транслировали в прямом эфире из Южной Африки. Там он отрицал свою причастность к интригам против Йоанна Гуркюффа и чуть не разрыдался, когда выражал свое восхищение и привязанность к игроку, которого, и все причастные к игре знали это прекрасно, он воспринимал как самого опасного своего конкурента и который был мишенью его грубых злых шуток с того самого момента, как двое мужчин оказались в одной национальной сборной. В кампании мирового чемпионата, отмеченного шрамами междоусобных конфликтов, клеветой и политиканством в самом убогом его проявлении, выбранный Рибери момент для его cri du coeur (с фр. «крик души») отдавал непревзойденной тошнотворностью. Гуркюфф, о котором Тьерри высказывался перед чемпионатом как о la nouvelle star (с фр. «новая звезда»), как будто эта фраза звучала унизительно, был этаким интровертным красавцем – очень опасное сочетание в мире футбольных мачо.

Что, действительно «без исключений»? Нескольких молодых игроков заставили поставить свою подпись под мятежным актом; последствия таких действий они были не состоянии спрогнозировать, тем более что ничто в их предшествующих карьерах не могло подготовить их к такого рода событиям. Вы приехали вместе со старейшинами, вы же знали, куда ехали, вы знали свое место, вы славировали, чтобы найти более комфортное местечко, – очень хорошо. Но что делать, когда ты, простой смертный, должен постоять за себя, когда полубоги у тебя на глазах сходят с ума? Джибриля Сиссе, во многом архетипа «показного» футболиста, видели в лобби отеля Peluza – будучи совершенно искренне подавлен происходящим, он пытался извиняться перед огорченными чиновниками федерации. Других – Уго Льорис, Гаэль Клиши, почему бы не назвать их? – очень скоро идентифицировали как мятежников поневоле, оставшихся на поезде, несшемся в пропасть, только потому, что побоялись спрыгнуть.

«Клоуны, трусы, лицемеры, брехуны» французской сборной (эти четыре эпитета выбраны случайным образом из списка семидесяти восьми , появившихся в колонке моего редактора Дени Шомьера 22 июня, в день, когда команда Южной Африки положила конец этому кошмару и выбила Францию с чемпионата мира, на этот раз безвозвратно) не имели ни малейшего представления, какой эффект произведут их действия на французскую общественность. Они выполнили свою угрозу забастовки, заявив об этом как по телевидению, так и на тренировочном поле в Найсне, не подозревая, что тем самым они лишь укрепили убеждение многих в том, что непосредственно перед нашим недоверчивым взглядом разваливается не просто когда-то великая команда, но целая эпоха, где реальность сводилась лишь к представлению, а люди сжались до размеров сущих ничтожеств, из которых выпустили все соки и подвесили, как тряпичных кукол, на оборванные струны.

Такая очень публичная катастрофа национальной сборной стала государственным делом во Франции, что должно было бы натолкнуть комментаторов на мысль, что все это изначально затрагивало не только футбол; по правде говоря, все это имело мало отношения к футболу вообще, или даже к отвратительному поведению Анелька, или смехотворному эгоизму и некомпетентности Доменека и других так называемых старших игроков, использовавших команду как средство для их личных целей, схем, интриг, опозоривших себя, делая вид, что они борются против «системы». На самом деле наблюдалось раздробленное общество, раздираемое постколониальным чувством вины и неврозом, которое очень хотело поверить в утопию национального единения 1998 года, а сейчас вынужденно нюхало свое же собственное дерьмо. Вот что говорилось повсюду. И что повторяют до сих пор: нас, французов, обманула молодая команда выходцев с окраин, они только и говорили об «уважении», а на самом деле они не уважали никого, кроме самих себя. Они не ценили ничего другого, кроме колец с бриллиантами, больших машин, доступных девок, ну, или девок, которые легко уступали, когда им хорошо платили; они не пели «Марсельезу» и могли думать только двумя частями своего тела: ногами и концом. Один из моих друзей позвонил мне после победы Южной Африки в Блумфонтейн. Я сказал ему, что, может быть, все к лучшему. Лоран Блан займет место главного тренера. Да, он получит команду, лежащую в руинах. Но ему дадут время построить что-то новое, выявить правильных игроков, следующих лидеров и…

Но он перебил меня. «Не обманывай себя, – сказал мне мой друг, – следующее поколение еще хуже: la racaille ». Racaille (с фр. – «шваль, отбросы общества, жулье») – это жуткое слово Николя Саркози употребил, когда говорил об одичавшей молодежи пригородов, гиперболическую версию слова «подонки», об отбросах общества, которое должно быть «очищено керхерами» [120], именно так сказал тогдашний министр внутренних дел. И, к моему отвращению, часть меня самого с ним соглашалась.