Эмир Чалбаш - Сковать боем!

Подбежали к самолету. Побаиваются подойти вплотную. Переговариваются.

– Я же говорил, что свой! – уверенно сказал один из них, самый маленький.

– А откуда ты знаешь? – скептически ответил другой.

– А звезды что – не видишь?

– Звезды, звезды! Слыхал: немцы нарочно с нашими звездами летают, чтобы не сбивали.

– А этот – точно наш! Вот давай поспорим!

– Если наш, то где же летчик? – спрашивает третий.

– Может, раненый в кабине лежит?

– Дурень ты: следы – видишь? Немец это, ей-богу, немец! К стожку побежал!

Понял: струхнули ребята. Жмутся друг к дружке, отходят назад. А если убегут, то я вообще потеряю последнюю возможность узнать, где нахожусь. Быстро запрятав пистолет, вылезаю из своего убежища. Произношу самым веселым тоном:

– Что, вояки, сдрейфили? Свой я, парни, советский летчик. Бензин у меня закончился, вот и пришлось сделать вынужденную посадку. Идите сюда, побеседуем.

Лишь посматривают на меня исподлобья – и ни слова в ответ. Я к ним, а они пятятся, вот-вот бросятся наутек. Шарю по карманам – что бы такое показать им, дабы убедились, что я свой? Советские деньги? Глупо: деньги могут быть у кого угодно… Наконец, нащупал кисет с табаком. Швырнул им:

– Читайте!

А на кисете вышито: «Дорогому защитнику Родины от женщин Москвы». И что вы думаете, помогло. Подошли ко мне малыши, разговорились. Уже через несколько минут мы стали лучшими друзьями. Оказывается, немцы ушли отсюда три дня назад. Теперь линия фронта километрах в десяти. Сопровождаемый преисполненными важностью малышами, отправился в их деревню. Собственно, в бывшую деревню, ибо все сожжено, лишь печные трубы торчат. Снежок уже припорошил пепелище, но все еще тошнотворно пахнет гарью. Нигде ни души. Встретилось лишь одно живое существо: на прокопченной пожаром полуразрушенной печи лежала, свернувшись клубочком, худая черная кошка. Взглянула на меня сумасшедшими зелеными глазами, безнадежно мяукнула и вновь опустила голову. Но где же люди?

А, понятно: ребята ведут меня к разрушенной церкви. Спускаемся в подвал. Навстречу нам – дым, как из паровозной топки. Да, картинка не из веселых: горит посредине подвала костер, а вокруг него сгрудились женщины с детьми да старики.

Встретили меня радостно, забеспокоились: а где же достать бензин? Забросали вопросами: в самом ли деле мы прогнали немца навсегда, а если да, то окончится ли война к лету? Честно скажу: тяжело было у меня на душе в эти минуты. Что толку говорить о нашей непременной победе, если сегодня я, советский летчик-истребитель, мог только презирать себя?

Никогда не забудется: мои радушные хозяева угостили меня печеной картошкой, даже крупицу соли где-то разыскали, сами вызвались доставить меня в райцентр, невесть где раздобыли лошадь и сани, откомандировали со мной возницу. И вот представьте себе: въезжает в городок Крапивну на розвальнях летчик в полной боевой форме, а вслед за санями бегут ребятишки.

– Дядя, ты летчик?

– Дядя, а где твой самолет?

– Тебя сбили, да?

– А ты немца сбил?

И еще много-много бесхитростных детских, но до какой же степени язвительных для меня вопросов! Что им ответишь? Что еще даже не встречал немца в воздухе? Что заблудился и совершил вынужденную посадку неведомо где? Приходилось молчать да размышлять о прошлом и будущем.

Городишко Крапивна невелик. Пожалуй, он и в свои лучшие времена не отличался богатством архитектурных форм, а сейчас, после сокрушительных боев, его не узнали бы даже старожилы: лучшие дома – разрушены, улицы загромождены разбитыми машинами и трупами лошадей. Связи с Тулой не имеется: говорят, что, возможно, наладят только к завтрашнему утру. Есть власть. Но у власти-то никаких возможностей пока что нет.

Бесцельно слоняюсь по улицам, голодный и злой. И вдруг встречаю еще одного неудачника в летной форме. Ба, да это же мой новый ведущий, Николай Сидоров! Оказывается, далеко от меня он не улетел, приземлился без капли бензина в баках. Что ж, вдвоем будет веселее.

Ну не чудо ли: мы искали конницу генерала Белова с воздуха, не нашли и заблудились, а вот здесь, в Крапивне, нежданно-негаданно наткнулись на ее тылы, а точнее – на продовольственный склад. Признаюсь: и погода вмиг улучшилась, и будущее начало представляться в гораздо более светлых тонах, да и вообще жить стало интереснее. Но бензина на складе, к несчастью, не было. Целых две недели мы ожидали, пока привезут горючее, лампы для подогрева моторов и амортизаторы для запуска. И лишь после этого мы с Николаем Сидоровым улетели на свой аэродром.

Позор, позор: из вылетевших 5 января 1942 года на прикрытие конницы генерала Белова восемнадцати экипажей нашего полка ни один самолет домой не вернулся! Из-за потери ориентировки в воздухе все сели вынужденно, к счастью, на нашей территории. Радовало лишь то, что потерпел аварию при посадке только один самолет, и то случайно: на поле оказались занесенные снегом невыкорчеванные пни. А несчастье это выпало на долю нашего ведущего, штурмана полка капитана Запорожца. Да, ему пришлось пережить в те дни немало неприятного: и ведомых потерял, увлекшись розысками конницы, и самолет разбил. Впоследствии он стал одним из самых опытных и предусмотрительных летчиков полка, но что поделаешь – в те первые дни мы были молоды да зелены. Чуть ли не месяц потребовался, чтобы наш полк собрался на своем аэродроме. А затем примчалась инспекция из Москвы, и всем нам выдали так, что у меня до сих пор краснеют уши при воспоминании об этом. Что ж, правильно выдали! Но если бы даже не это, мы и сами судили бы себя самым безжалостным образом. Могу сказать: после этого случая я не помню, чтобы хоть кто-либо из летчиков нашего полка совершил вынужденную посадку из-за потери ориентировки в воздухе. Хороший урок не проходит впустую.

В любом, большом и маленьком, деле свое желание надо сочетать с возможностями и умением. В данном случае у меня было очень большое желание сбить бомбардировщик противника, но мои возможности и умения оказались еще недостаточными, чтобы исполнить желание.

Вот как это произошло. Прикрывали мы наши наземные войска от удара фашистской авиации с воздуха. Моим ведомым был Кочегаров. Летаем в своем районе, рассматриваем, что происходит на земле, не видать ли воздушного противника. Все спокойно. В воздухе никого, ведь погода настоящая зимняя, морозец приличный, видимость хорошая. Через минут 25–30 нашего полета появляется на горизонте в виде черной точки цель. Мы немедленно разворачиваемся в сторону цели и в скором времени убеждаемся, что это Ю-88, следует в наш район. Подаю своему ведомому эволюциями своего самолета знак: «за мной в атаку». И устремляюсь к бомбардировщику. Но быстро догнать его невозможно, у нас максимальная скорость 250–300 км/час, под фюзеляжем торчат лыжи вместо колес, которые не убираются в полете, а Ю-88 имел скорость 380–400 километров. Поэтому, как только увидел противника – немедленно атакуй, иначе тот даст газ и уйдет. Вначале, пока он нас не видел, нам удалось приблизиться к нему, но, как только он нас заметил, сближение кончилось, и он стал удаляться на свою сторону. Казалось бы, лучшей мишени нечего ждать, одиночный бомбардировщик, а нас двое истребителей, по всем законам теории и практики он должен быть сбитым, но, к сожалению, этого не получилось. Поняв, что ближе в нему подойти не сумеем, я открываю огонь, тщательно прицеливаюсь, а он летит, трассы вроде ложатся на самолет, но эффекта нет, а желание его сбить огромное, продолжаю стрелять из своих двух «шкасов», но все так же безрезультатно. Так обидно и досадно, хоть что хочешь, то и делай, безрезультатно. Больше выжать из мотора ничего нельзя, все, что он может дать, честно отдает. Но мала, мала скорость, как ее прибавить? А Ю-88 все идет спокойно своим курсом, и кажется, что он дразнит нас и издевается. Злость нарастает, продолжаю стрелять уже длинными очередями, хочется во что бы то ни стало сбить нахала и отомстить за издевательство. Вижу, что скоро пересечет линию фронта, и изо всех сил стараюсь лучше прицелиться и не отпускаю гашетки пулеметов, пока не собью фашиста. Вдруг мои пулеметы заглохли, перезаряжаю их, не упускаю из вида бомбардировщик, снова нажимаю на гашетки, но молчат мои пулеметы. Делать нечего, прекращаем преследование, возвращаемся в свой район и продолжаем патрулирование. Затем возвращаемся домой, мысли невеселые, сколько стрелял и не попал, противник ушел безнаказанно. Мой ведомый стрелял очень мало, он еще дальше от цели был, позади меня. Хорошо хоть отогнали. Но все мысли прикованы к одному: как же их догонять? как сбивать? как надежно прикрыть наши наземные войска от ударов с воздуха? Мы хотя тогда еще не знали, но органически чувствовали, как они нуждаются в нашей помощи, как они радуются, когда над их головами летают свои самолеты! Но летать над своими войсками и быть почти беспомощными – от этого мало радости и им, и нам. Надо что-то предпринимать, так воевать нельзя, от такой нашей войны пользы очень мало. Единственный выход – просить, убеждать, умолять командование, чтобы хотя бы небольшую полосу укатать и летать на колесах. Это единственная возможность приобрести скорость, чтобы свободно догонять в воздухе хотя бы бомбардировщики и резко увеличить маневренность против истребителей противника. Вот с такими мыслями я возвращался с этого неудачного боевого вылета. Как бы там ни было, зависит от нас или не зависит, противник ушел, сбить не смогли.