Илья Гордиенко - Из боевого прошлого (1917 - 1957)

26 октября 1917 г. Керенский с генералом Красновым во главе казачьих полков появились у Пулковских высот под Петроградом. Выборгский район в эти дни превратился в военный лагерь. Улицы полны вооруженными отрядами рабочих-добровольцев и красногвардейцев. Развеваются сотни красных знамен, повсюду стяги, плакаты, на которых крупными, подчас корявыми буквами написаны боевые лозунги.

Здание районного Совета, помещение штаба Красной гвардии полны народа. Выбранные начальники получают оружие, обмундирование. Инструктора формируют боевые отряды. Создаются отряды сестер Красного Креста. Ко мне подбегают две девушки.

— Здравствуйте,— кричат обе сразу.— Вы не узнали нас? А мы вас сразу узнали. Вы у нас в школе с Надеждой Константиновной Крупской были. Помните?

— Помню, как же.

— Мы тогда школьницами были, а теперь вот в рабочем отряде. Вон наш отряд пошел.— И бросились бегом догонять свой отряд, отправившийся к Пулковским высотам.

А у стен штаба райисполкома формируется уже новый отряд и под звуки «Марсельезы» уходит туда же. Его замыкает небольшой отряд сестер Красного Креста. Настроение товарищей, отправляющихся на защиту революции, бодрое, боевое. Жены, дети пришли проводить родных. Не видно слез, не слышно причитаний.

Энергичный и неутомимый работник — начальник районного штаба Красной гвардии К. Орлов поспевает всюду. Дает указания, выступает перед уходящими на фронт. Он призывает к защите родины, вселяет веру в победу. Его коротенькую напутственную речь покрывает громкое, долго не смолкающее «ура». В маленькой комнатке районного Совета идет заседание исполнительного комитета. Старые большевики, испытанные в боях и на подпольной работе, обсуждают вопрос о том, как обеспечить отряды патронами, снарядами, медикаментами, продовольствием.

По заданию райисполкома я в автомашине еду на фронт для ознакомления на месте с нуждами бойцов. По пути все время встречаются конные и пешие отряды.

Тянутся обозы. Идут отряды женщин с кирками и лопатами. На фронте идет сражение. Грохочет артиллерия, рвутся снаряды. В пяти шагах от меня падает товарищ. Схватившись руками за бок, он не стонет, только мелкие морщинки и выступивший пот на лбу выдают его страдания. Подбегают санитарки, быстро перевязывают и уносят раненого. Захожу в командный пункт, который помещается в крестьянской избе. Она уставлена полевыми телефонными аппаратами. Молодой, энергичный командующий знакомит меня с боевой обстановкой. Врывается высокий, худой, с разодранной штаниной матрос и сообщает: противник отступает, матросы и красногвардейцы преследуют врага и беспощадно истребляют его. Командующий радостно улыбается, жмет матросу руку и тут только замечает, что тот ранен в ногу. Он предлагает матросу отправиться на перевязку, но тот только махнул рукой и направился к выходу. Заметив меня, он остановился: «Я вас помню. Вы приезжали в Кронштадт в первые дни после Февральской революции. Вот видите, опять встретились».

И я вспомнил этого худого, высокого матроса. Он приезжал тогда к нам на Выборгскую сторону. Я обрадовался встрече, но не успел и слова сказать, как матрос, кивнув нам, быстро вышел из избы.

Командующий, весело улыбаясь, посмотрел ему вслед и сказал: «С такими бойцами можно не только разбить Керенского и генерала Краснова, но и завоевать весь мир».

13 ноября 1917 г. боевые действия прекратились. Войска Керенского были разбиты. Сам Керенский бежал.

Петроградцы победителями возвратились домой. Но эта победа стоила немалых жертв. Через несколько дней мы, большевики Выборгского района, хоронили в парке Лесного института товарищей, павших под Петроградом, на Пулковских высотах.

В Выборгском районе я занимался военными делами и одновременно выполнял обязанности казначея исполкома районного Совета рабочих и солдатских депутатов. Вскоре после Октябрьской революции я принял кассовую книгу, сделанную из общей тетради, и пустой несгораемый шкаф. Денег — ни копейки. По совету председателя райисполкома я отправился в городскую думу на Невский проспект к Михаилу Ивановичу Калинину и нашел его съежившимся от холода в одном из кабинетов нетопленного здания думы.

— Михаил Иванович, денег надо,— сказал я.— Людям жалованье нечем платить.

— Деньги есть, а выдавать сейчас не могу,— сказал Михаил Иванович.— Некому документы оформить. Видишь, швейцар да машинистка остались. Остальные бросили работу и ушли, не хотят с большевиками дело иметь.

— А как думаете, Михаил Иванович, надолго у них хватит этого форса.

— Сказать трудно, но, думаю, не надолго.

Пришлось уйти ни с чем. Но тут на помощь нам неожиданно пришла районная чрезвычайная комиссия. Ею было изъято у фабриканта Рябушинского на несколько миллионов всевозможных акций и 30 тысяч рублей наличными деньгами. Это была серьезная поддержка. Я принял деньги и пустил их в дело. Но деньги были изъяты на территории Городского района, и Совет этого района запротестовал, обвиняя чрезвычайную комиссию и райисполком Выборгского района в самочинных действиях на территории чужого района. Он требовал передать в их кассу изъятые у Рябушинского деньги. Дело дошло до Смольного. Оттуда прислали предписание: «Деньги возвратить Городскому райисполкому». Но возвращать уже было нечего; деньги были израсходованы.

Отправился я в Смольный на переговоры. Договориться не удалось, и меня отправили к товарищу Ленину.

Я слово в слово рассказал В. И. Ленину все, как было. Владимир Ильич улыбается, и, чем ближе к концу мой рассказ, тем шире его улыбка и больше веселых искорок в его глазах. «Ну,— думаю,— все обойдется хорошо. Поругает немного, тем дело и кончится». Рассказ окончен.

И вот Ленин говорит мне:

— А протоколом провели?

Я не понял.

— Что протоколом? — спрашиваю.

— Да то, что деньги, взятые у капиталиста Рябушинского, конфискуются и объявляются народным достоянием.

Я, по правде сказать, опешил и виновато сказал:

— Не-ет, Владимир Ильич, не провели.

— Как же это так? Забрали деньги, израсходовали, а документов у вас нет никаких. Да он с вас судом взыщет.

«Как это,— думаю,— судом? Революция, экспроприация экспроприаторов, а он «судом». Не может этого быть».

Но Владимиру Ильичу говорю:

— А мы можем и теперь провести протоколом.

— Как же это?

— Да задним числом. Рябушинскому все равно, а деньги будут наши.

Владимир Ильич хлопнул меня ладонью по лбу и громко засмеялся.

Я понял, что дело кончено и 30 тысяч наши. Выскочил из кабинета Владимира Ильича и на вопрос дежурной молча махнул рукой. Через полчаса я уже диктовал постановление президиума районного Совета рабочих и солдатских депутатов о том, что «деньги в сумме 30 тыс. руб., принадлежащие гр. Рябушинскому, конфискуются и зачисляются в народное достояние».