София Аничкова - Загадка Ленина. Из воспоминаний редактора

Уезжая на дачу, я обычно оставляла городскую квартиру без присмотра, хотя с каждым годом увеличивавшиеся грабежи и убийства так терроризовали петроградцев, что, уходя из дому даже на четверть часа, они не покидали своих жилищ беспризорными.

Остававшиеся в квартирах в одиночестве обычно на звонки и стуки в дверь не отзывались, ибо убийства совершались почти всегда по трафарету: убийца, назвавшись водопроводчиком, агентом электрического общества или кем-либо подобным, оглушал ударом открывшего дверь и врывался в квартиру.

Невзирая на применяемые к налетчикам в случае поимки драконовские меры — каждый имел право убивать преступников на месте, — дерзость их не знала границ. Так, на одной из наиболее людных улиц Петрограда — Красноармейском проспекте (бывший Измайловский) — грабители среди дня ворвались в квартиру рабочего-водопроводчика, убили девять человек и благополучно скрылись.

Читая ежедневно газеты, пестревшие сообщениями о подобных случаях, и уже неоднократно пострадав от ограбления на даче, я как-то не допускала мысли о возможности этого в моей городской квартире, расположенной слишком на виду. Однако летом 1924 года, приехав из Павловска, я нашла ее разгромленной.

Все хранилища и двери из комнаты в комнату, которые, уезжая, мы закрывали на ключ, были открыты, даже без повреждения замков.

Я отправилась в «Угрозу» [72] Уголовный розыск. , где на мою просьбу прислать собак-ищеек развалившийся в кресле красноармеец-начальник небрежно ответил:

— Собаки почти все подохли от голода, а у тех, что остались, от холода пропало чутье.

— Но ведь посылали же вы их, товарищ, на днях в Экспедицию к рабочему, у которого украли пальто и самовар, и они нашли вора.

— Собаки там были ни при чем: его нашли бы и без них, потому вор неопытный, следов не замел, польстился на хлам, а у вас, поди, было чем поживиться, так, наверное, ученые грабители орудовали. Посыпаны чем полы?

— Не знаю, я не обратила внимания. Все комнаты так завалены вещами, что я ходила по ним, как по коврам.

— Ну, видите, еще и вы походили по ним. Какая же собака теперь поймет? Она на вас и бросится как на вора. Лучше бросьте это дело, товарищ, а то, первое на суде могут сказать, что вы этот грабеж сами подстроили — вещи куда увезли, а потом на кого указать хотите, будто виноват.

— Но зачем же? Какая мне от этого была бы польза?

— Коли человек ловкий подкинет кому из товарищей свои вещи, тот, значит, и попался с поличным — краденое.

— Но зачем же это?

— А чтоб тот откупился. Ну и откупаются, потому никому неохота по судам таскаться, да к стенке становиться. А то еще некоторые в отместку так действуют, чтобы угробить человека.

— Я никому не подкидывала своих вещей и грабителей искать, конечно, буду, — решительно ответила я.

— А я вам скажу, товарищ, что вы это дело бросьте. Вас жалеючи говорю, потому, ежели грабители были настоящие, так раньше, чем их разыщут, они вас могут кокнуть где на улице со злобы. Сами знаете, что на грабеж идет народ отчаянный, пропащий, ему лишнего человека жизни решить — все одно, что плюнуть.

Теперь мне пришлось уже на опыте убедиться, что ходившие среди населения слухи, будто начальники «угрозы» состоят в тесном контакте с грабителями, взимая с них проценты за безнаказанность и покровительство крупным налетам, верны. Вор, ограбивший рабочего, был пойман, потому что мелкая кража не могла принести начальству дохода, а в данном случае оно не постеснялось прибегнуть и к недвусмысленной угрозе.

Я направилась из Уголовного розыска к служившему в те дни в советском суде знакомому прокурору, чтобы посоветоваться, как действовать, и была удивлена его словами:

— Я бы посоветовал вам то же, что и начальник «Угрозы». Его слова указывают, что вещей вы все равно не найдете, а себя, действительно, будете подвергать серьезному риску. Подайте ему заявление о грабеже и ждите.

Я послушалась совета и, как и можно было думать, не дождалась ничего.

Однажды мне доложили, что в мое отсутствие звонил комиссар печати и просил заехать к нему на дом в семь часов вечера.

Я только два дня назад сдала ему еженедельный отчет о занятиях в моей литературной студии и недоумевала, что могло от меня понадобиться.

— Что случилось? — спросила я, входя в комнату комиссара. — Надумали закрыть нашу студию?..

— За контрреволюционную деятельность, — добавил улыбаясь комиссар. — Давно бы следовало это сделать, потому что все у вас там идет по старинке. Но сейчас дело не в этом. Я хотел предложить вам кое-что, что вас должно заинтересовать. Вы знаете, что в то время, когда на нас чуть ли не ежемесячно наступали царские генералы и положение наше было неопределенным, я ни разу не предлагал вам применить вашу энергию и силы к новому строительству. Теперь положение изменилось. Мы укрепились уже настолько, что вы можете войти в партию без риска быть расстрелянной в один из очередных белых налетов. Как партийной вам будет открыта дорога к самой широкой и разнообразной деятельности.

Я с недоумением взглянула на комиссара.

— Вы шутите, конечно?..

— Ничуть. Я говорю совершенно серьезно. Вы не раз говорили, что вас не удовлетворяет ваша деятельность в Экспедиции, что вам не к чему применить свои силы: большей арены для применения энергии, чем у нас, сейчас трудно представить.

— Да ведь я применяю ее и без партийного билета… насколько, конечно, вы допускаете это.

— Такое применение интересовать нас не может. Вы идете по узкой старой дороге; пора повернуть на широкий новый путь.

— Но на этом новом пути я неизбежно должна буду заняться политической деятельностью, а это, как я вам говорила, претит мне.

— Претит поначалу; потом привыкнете, и она вас даже увлечет.

— Но почему вам вздумалось «вдруг» предложить мне это? Чем заслужила я такие заботы о себе?..

— Да я забочусь вовсе не о вас. Нам нужны люди не только энергичные, но и искренние. Вы обладаете этими качествами и можете быть нам полезны.

— Благодарю вас, комиссар, за аттестацию, но для того, чтобы и впредь эти качества остались таковыми, я должна работать в области, которая меня привлекает. Политическая работа засушила бы мою душу, убила бы мою энергию…

— Политическая работа?.. — изумился комиссар. — Да поработав с нами в этой области, вы скоро станете одним из идейнейших работников партии. Я в этом убежден.

— Никогда! — вырвалось у меня так искренно, что комиссар с удивлением посмотрел на меня. — Никогда, не только принципиально, не только потому, что, как вы же указывали мне, партийность исключает личную инициативу в работе, — во всех поступках и даже в чувствах, но и оттого, что вы то неискренни, что слова идут у вас вразрез с делом. Не вы ли говорили мне, что зачастую подчиняетесь директивам партии вопреки своим взглядам на эти директивы. Я бы этого не могла, я бы стала противиться проведению их в жизнь, и поэтому работа в области политики не по мне.