Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

Собака неторопливо, без изъявлений восторга прошла на кухню, ткнула нос в пустую миску. Генерал заспешил, заизвинялся, неловким движением опрокинул какую-то пустую банку, но успел подхватить ее на лету и прямо рукой стал перекладывать со сковородки свой ужин – картошку с подозрительной колбасой – в собачью миску. Ксю-Ша терпеливо ждала, с достоинством поела и отправилась с хозяином к письменному столу.

Генерал сел, собака теплым комочком улеглась у его ног, приятно согревая ступни. В мире воцарились спокойствие и справедливость. Из магнитофона зазвучала флейта. Наклейка с пояснениями отвалилась с кассеты, а то, что на ней было, забылось. Музыка же, печальный голос флейты стародавних времен, осталась.

Прозрачная струйка вновь плеснула в стакан, задымилась еще одна сигарета, деликатно посапывала у ног собачка. Стены комнаты раздвинулись, ушел вверх потолок, музыка звучала как бы в отдалении. Пытаться что-то писать в эти минуты было бесполезно: в голову лезла всякая сентиментальная чепуха, бессвязные мысли о прожитой жизни, мелькали чьи-то милые лица, но Генерал не хотел их задерживать, нарушать разговором состояние блаженного равновесия.

Ксю-Ша при жизни любила конфеты, вспомнил Старик, дотянулся до полки, где была припасена карамелька, развернул хрустящую бумажку и, нагнувшись, предложил карамельку собаке. Ксю-Ша смешно задергала носиком, приоткрыла глаза, взяла подношение, с аппетитом его съела и вновь уснула.

Хотелось спать, но жаль было беспокоить собаку, минуты с ней были драгоценными. «Возможно, это гонец из мира теней, – растолковывал сам себе Генерал. – Настанет день или вечер, и Ксю-Ша принесет какую-то небывалую весть, жизнь обретет наконец смысл, все кусочки мозаики станут на свои места, и мы увидим…» Мысли сбивались, в них и невозможное казалось возможным.

Седая голова мотнулась и опустилась на стол, попыталась приподняться и не смогла. Генерал уснул. Проснулся он в темноте, с тяжелой головой и ощущением неясной вины. Ломило поясницу.

Собаки не было.

Метель сменялась безветрием, мороз – ростепелью. Иногда болела по утрам голова, ныла поясница, появлялась и таинственно исчезала драгоценная Ксю-Ша. Генерал, то боясь, что не хватит воспоминаний на оставшееся время, то ужасаясь, как слишком мало у него дней, чтобы записать все, продолжал свои труды, благо и чернил, и бумаги, в отличие от времени, отмеренного неведомо чьей рукой, у него было вполне достаточно.

За несколько вечеров появились следующие заметки:

« Когда-то, в дни размышлений об участи служивого человека в России и своей судьбе в частности, я зарекся приближаться к власти, государственной службе, политике. То ли враг рода человеческого силен, то ли человек слаб, но был я вновь пойман на крючок, подобно классическому карасю.

В середине октября 1993 года, когда уже отгремели пушки над Москвой-рекой и начали ремонтировать почерневший Белый дом, появился у меня в конторе под Южной трибуной стадиона “Динамо” помощник известного политического деятеля застойной, перестроечной и постперестроечной эпох Аркадия Ивановича. Появился не сам по старой дружбе, а по поручению шефа, ставшего главой Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) и одним из лидеров Гражданского союза.

Эта несколько загадочная политическая организация объединяла А.И. с вице-президентом Руцким и самобытным политиком Травкиным. Альянс распадался, воссоздавался, привлекал внимание, выдвигал программы, фрондировал, критиковал власть и порядки, но без обычной для нашего времени разухабистости, иногда вежливо высказывал свое мнение самому президенту, о чем неизменно сообщалось в газетах. Неизвестно, учитывал ли это мнение президент, но Гражданский союз отмечал таким образом, что он жив и озабочен судьбой России.

Гонец явился с приглашением баллотироваться в Государственную Думу по списку Гражданского союза. Примечательно, что власть предписала называть будущий парламент государственной, а не народной Думой. Эпитет «народный», изжеванный донельзя всеми воюющими в годы перестройки и реформ сторонами, отшумев свое, канул в историю вместе с народными депутатами. Кажется, и термин “дума” был избран не случайно. Этих “дум” в России было четыре, все они плохо кончили, и не будет особой сенсации, если так же кончила бы и пятая, в то время избираемая.

Мог ли отставник, слуга Отечества, не взволноваться таким приглашением? Есть еще, есть государственные деятели, которые знают цену старым, надежным и непродажным кадрам! Воздержавшись от окончательного ответа, я посоветовался с друзьями, получил их одобрение (главный аргумент: а что мы в случае чего потеряем?), позвонил Аркадию Ивановичу и договорился о встрече.

Второй подъезд огромного комплекса зданий бывшего Центрального Комитета бывшей КПСС на Старой площади стоило бы превратить в филиал Исторического музея. Та же скромная стеклянная дверь с белыми занавесочками, в тамбуре – машинка для чистки обуви: поставь ногу под щетку, нажми рычаг, никаких денег, и ты достоин предстать нижними конечностями пред ясные очи инструктора, референта или даже заместителя заведующего сектором отдела ЦК КПСС. Если же человеку предстоял визит к заведующему сектором или еще более высокопоставленным товарищам, то, разумеется, он прибывал прямо к подъезду в служебном автомобиле и чистить обувь в тамбуре не было нужды.

И двери те же самые, и чистящая машинка работает, однако за второй дверью вместо подтянутого лейтенанта или капитана госбезопасности сидит индифферентная личность в штатском, которая даже не требует предъявить документы в развернутом виде. Лифт, однако, работает безукоризненно, в коридорах постелены официальные красные дорожки, висят таблички с именами должностных лиц, торопливо пробегают от двери к двери озабоченные миловидные секретарши. Все, абсолютно все, как в уютные годы застоя и ранней перестройки. Внимательный посетитель тем не менее замечает, что дорожки неважно вычищены, иные таблички висят несколько криво, как бы собираясь сорваться, что секретарши вроде бы двусмысленно ухмыляются, да и на стенах проступают какие-то подозрительные пятна и потеки.

Изменилась и приемная руководства. Место бравого помощника занимает ветеранского вида аппаратный служака, просторная комната небрежно прибрана. В ту эпоху, когда Аркадий Иванович занимал пост заведующего отделом машиностроения ЦК КПСС, все было торжественнее, чище, четче. Власть гнила изнутри, но оболочка оставалась важной и чинной.

Перемены коснулись не только внутренних помещений бывшего ЦК. Прямо напротив высоких чугунных ворот, куда, бывало, заезжал огромный черный лимузин генерального секретаря, на проезжей части улицы уложены массивные бетонные блоки. Блоки расчерчены широкими красными полосами – единственное яркое пятно в пасмурном московском пейзаже, гротескный отблеск былых знамен и кумачовых транспарантов. Это заграждения, которые не должны позволить террористам проскочить на большой скорости к правительственным учреждениям и полить их автоматным огнем или забросать гранатами. Трудно сказать, то ли власть действительно боится, то ли делает вид, что напугана. Грохот пушечных выстрелов на набережной Москвы-реки все еще отдается в ушах. Публику, особенно иностранных гостей, надо убедить, что оппозиция – это опасный хищный недобитый зверь, способный на любое злодейство. Полосатые блоки напоминают Генералу о революционном Тегеране и истерзанном войной Кабуле. Стоящие рядом с людьми в милицейской форме автоматчики дополняют впечатление.