Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

При вылете из Кабула аэродром был подвергнут ракетному обстрелу. Горел склад с боеприпасами, ракета упала на взлетную полосу, другая (об этом мы узнали в Москве) угодила прямо в помещение, где отдыхали советские военные летчики, и пятеро из них были убиты на месте. Находиться в самолете было неприятно: негде укрыться. О.Д., а глядя на него, и остальные вели себя так, будто находятся на 8-м этаже здания ЦК.

Второй и последний полет в Кабул с О.Д. был в апреле 1991 года – отклик на очередной зов Наджибуллы о помощи. Линия О.Д. на безоговорочную поддержку Наджибуллы была проведена четко, с оговоркой на необходимость поиска политических решений.

Бакланов не мог, полагаю, пережить происходящее у него на глазах крушение уникальной военно-промышленно-научной махины. Она создавалась для войны и не могла выдержать затяжного мира. Страна не в состоянии была содержать эту махину. У политического руководства не хватало воли, авторитета, мужества, чтобы демонтировать ее постепенно, сообразуясь с национальными интересами. Боюсь сказать – не хватало интеллекта, ибо именно интеллект – и первейший предмет гордости, и, говоря честно, – самое слабое место союзных верхов.

Бакланов принадлежит, мне кажется, к числу тех, кто не смог выйти из традиционной системы ценностей, увидеть, что мощь страны не столько в пушках, сколько в масле.

Отступление № 2:

о лжи и насильственном обращении в фальшивую веру

Нас заставляли верить не только в божков, идолов, ниспосылающих благодетельное сияние осчастливленным низам из высочайших, непостижимых земным умом сфер. Нас заставляли верить и в идеи, рожденные в тех же сферах.

Из раз и навсегда данной колоды презумпций и постулатов ловкая рука шулера выхватывала именно ту карту, которая должна выиграть. Занятный и печальный перечень: мировая пролетарская революция, загнивание капитализма, обострение классовой борьбы, космополитизм, диктатура пролетариата, монолитность, общенародное государство, новый тип человека, идеологическая диверсия, руководящая роль партии, реальный социализм, Москва – образцовый коммунистический город, однопартийность, ускорение, коммунистический труд, экономная экономика, многопартийность, плюрализм, новое мышление (по старой привычке мудрецы в нашем институте разработали курс “Философские основы нового мышления”), православие, духовность, социальная справедливость, рынок (это уже из другой колоды, но тоже крапленой), федерация, гуманность, конфедерация, свободная ассоциация… Противно вспоминать и противно писать, но надо.

И всю эту белиберду, творение неистребимого племени теоретиков (это именно племя, со своей родословной, отцами семейств, подрастающим молодым поколением), всю эту дрянь нас заставляли конспектировать, заучивать наизусть, декламировать на экзаменах и хором петь на собраниях. Странная религия, где менялись боги, менялись молитвы, но оставался неизменным ритуал и символ веры – власть партии.

Слова и понятия “совесть” в жульническом наборе карт не было и, боюсь, никогда не будет. Людей честных, распознавших нечестную игру, травили, и мы радостно и зло клеймили очередную жертву.

“ Традиционные ценности” отчаянно защищались, уползали с ворчанием, расточались в яростных спорах. Социализм, Октябрьская революция, Ленин, “ведет на подвиги советские народы Коммунистическая партия страны”…

“ Все призрак, пепел, прах и дым. Исчезнет все, как вихорь пыльный…”

Отступление № 3,

продолжение отступления № 2,

чрезвычайно краткое

“В нашей действительности невозможно допустить, что принципом отношений с подчиненными, равными себе, начальниками, со всем окружающим человеческим миром может быть честность. За этим видится самый изощренный подвох”.

Так писал в своем дневнике мой ближайший когда-то друг, индоиранский житейский философ Кришнамурти. Думается, что, путаясь в трех соснах заблуждений, он набрел-таки на близкую к истине мысль.

По сообщениям печати, заговорщиков перевели на общий режим, на тюремную баланду. Это может означать лишь одно – они говорят не то, что хотелось бы услышать следствию. Баланда должна помочь им увидеть свет истины. Если и баланда не окажет действия, то найдутся другие средства, несомненно гуманные и демократические.

Бакатин заверил Бейкера, что расстрел заговорщикам не угрожает. Вернее, выразил твердое мнение, что суд на такой приговор не пойдет. Наш суд всегда был достаточно предсказуем.

Самое тяжелое – это отсутствие улик о причастности к заговору. Оно свидетельствует об исключительной хитрости и коварстве заговорщика. «И даже если не был причастен и не знал, то мог бы, проявив некоторую расторопность, узнать и, видимо, узнал, но не сознается…» Логика швейковского жандарма.

Но вернемся к тем, кто был причастен.

В.Ф. Грушко. 1989-й, 90-й и 91-й (до злосчастного августа) были удачными для Виктора Федоровича. В 89-м году с должности первого заместителя начальника ПГУ он был назначен начальником Второго главного управления (контрразведка), в 1990-м избран членом ЦК КПСС. (Мне удалось набраться мужества и отклонить предложение Крючкова о выдвижении моей кандидатуры для избрания в ЦК на XXVIII съезде КПСС. Виктора Федоровича, таким образом, невольно подвел я.) Свое избрание Грушко воспринял с удовлетворением, и было заметно, что его политические взгляды стали несколько консервативнее и жестче. В 1991 году Виктор Федорович стал первым заместителем председателя КГБ (весьма солидный пост), отметил свое 60-летие и получил звание генерал-полковника.

“ Если тебя откармливают, подумай, не на убой ли”, – говаривал Кришнамурти. Получилось – на убой.

Мое знакомство с В.Ф. восходит к концу 70-х годов, когда он был еще начальником европейского отдела ПГУ. Он отнесся ко мне чрезвычайно благожелательно, и я с удовольствием воспринимал его мягкую интеллигентную манеру разговора, интерес к моему мнению, предлагаемую неизменно чашку кофе.

После не очень удачного возвращения из командировки в Иран в 83-м я увидел, что многие прежние знакомые и даже приятели как-то перестали меня замечать. Кто холодно кивнет, а иной и пройдет мимо, не подав виду, что еще недавно мы были на дружеской ноге. Это задевало, и ровное, спокойное отношение В.Ф. (а он к тому времени уже стал заместителем начальника ПГУ) было вдвойне приятным. Стоит припомнить, насколько высоким был авторитет заместителей начальника ПГУ и насколько недостижимым казался этот пост для среднего, да еще попавшего в переплет работника.