Валерий Марченко - Афган: разведка ВДВ в действии. Мы были первыми

Дивизия вела затяжные боевые действия, в медицинский батальон по нескольку раз в день поступали убитые, раненые. Лежать на кровати не было сил: я чувствовал себя лучше, уверенней, хотелось быстрее вернуться в строй, к ребятам, дни и ночи проводившим в горах. Через врача я то и дело зондировал обстановку о выписке. Однажды, взвесившись на весах, я не поверил, что похудел на двенадцать килограмм. Получалось, что при моем среднем весе в семьдесят или чуточку больше я сдал основательно. Но аппетит постепенно восстанавливался, впервые за несколько недель появилось желание кушать. Тем не менее я понимал — какой из меня вояка в таком состоянии? Генерал Вербицкий в одной из последних бесед обмолвился:

— Ты парень сильный, основное выдержал.

Я с удивлением смотрел на главного терапевта Вооруженных Сил страны.

— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?

— То и имею в виду, что выжил и идешь на поправку. Этого мало?

— ?

— Тебе, сынок, помогло то, что ты не курил и организм задействовал внутренний резерв. Вот и вытянул…

— Что? Опасно было?

Человек, спасший мне жизнь, улыбнулся.

— Теперь уже нет. Помогли лекарства от лихорадки, которые я прихватил из Москвы. Они сыграли важную роль в твоем лечении.

— Спасибо, товарищ, генерал.

— Ладно, поправляйся, лейтенант, но помни: язвы на легком будут рассасываться долго, каждый месяц делаешь контрольный снимок в медсанбате. После выписки полгода не делать нагрузку на легкие. Понятно?

— Так точно, товарищ генерал, еще раз спасибо.

Генерал, пожав мне руку, попрощался с ранеными и вышел из палатки. Больные, как мы официально назывались, периодически менялись: одни поступали, других отправляли в Союз. Постоянными в раскаленной от солнца палатке оставались только крики, стоны и боль метавшихся на кроватях хирургических больных.

Однажды около полудня к соседней палатке с аэродрома подъехало несколько машин. Началась очередная разгрузка погибших, которых эвакуировали из районов боевых действий на вертолетах. Перегрузив тела убитых в машины, их доставляли в медсанбат для подготовки к отправке в Союз. В этот раз перед палатками в один ряд выложили восемнадцать тел погибших парней. В основном это были десантники в комбинезонах. Особенность покроя наших десантных комбинезонов затрудняла высвобождение тел погибших. Кто-то из медсанбатовских офицеров попросил:

— Ребята, может быть, кто поможет снять комбинезоны с убитых.

Ближе ко мне лежало тело солдата лет девятнадцати, покрытое грязью и пылью, на груди растеклось бурое пятно засохшей крови. Выдернув из ножен штык-нож у стоявшего рядом бойца, я распорол комбинезон погибшего по окружности пояса. Стянув с него нижнюю часть комбеза, как снимают штаны с беспомощного человека, я распорол рукава и освободил его руку. Перевернув тело на бок, освободил другую. Стянул тельняшку, пропитанную кровью, трусы. В средине худенькой груди хорошо было видно входное отверстие пули — небольшое с запекшейся кровью. Выходного отверстия не было — слепое пулевое ранение, несовместимое с жизнью. Тело положили на носилки и унесли в палатку для вскрытия.

Я приступил к следующему погибшему… Рядом тем же делом в рабочем, обыденном порядке занимались несколько офицеров. Шла война. В медсанбат поступали не только больные и раненые, но и погибшие в боях интернационалисты, которых в установленном порядке отправляли в Союз.

После обеда я сидел в тени палатки и ждал доктора, который должен был обследовать меня и сделать заключение о моей дальнейшей судьбе. Слабость, конечно, ощущалась, иногда пошатывало — это было очевидно. И хотя ничего не болело, температура в порядке, но прогулка в пятьдесят-сто метров по территории медсанбата вызывала отдышку, жжение в легких. Пока бойцом я был неважным, если не сказать — никаким, требовалось время для восстановления организма.

— Ну, что, разведчик, пойдем, поработаем с тобой.

— Пойдемте, доктор.

— Как чувствуешь себя? Только не ерепенься — все вижу и знаю.

— Нормально. Слабость, конечно, есть, а так ничего: аппетит, крепкий сон, гуляю — через недельку встану на ноги.

— Нет, дорогой мой, здесь ты не встанешь на ноги. Генерал сказал мне так: за лейтенанта отвечаешь головой. Стало быть, отправляю тебя в Союз по полной программе: лечение, восстановление, отпуск. Иначе, дружище, удачи тебе не видать.

— Выпиши меня, доктор, а там я разберусь.

— Хм, выпиши его. Выписать-то недолго, что дальше? Тебе сейчас нужен длительный период реабилитации, восстановления организма. Много еще что нужно. Понял? Значит так, в принципе, готовься к выписке, к завтрашнему дню я документы оформлю, но лечение продолжишь в других условиях. Поверь, это тебе очень надо.

— Спасибо, доктор, понимаю, но больше здесь находиться не могу.

— Порядок, дорогой мой, есть порядок.

Лечащий врач ушел, а я, вздохнув, крепко уснул.

Пришел в себя я от громкого стона раненого капитана, лежавшего через кровать. Его привезли вчера, заштопали, ждет отправку в Союз. Он испытывал постоянные сильные боли. Мне было жаль смотреть на заросшего, со впалыми щеками и ввалившимися глазами офицера. Как мог, он крепился, но боль была сильнее. Сколько еще молодых офицеров пройдут через палатку хирургических больных? Сколько стона и крови останется здесь на афганской земле? Никто этого не знал. Только для меня была хорошая новость: выписывают. Собирая нехитрые вещи, я думал, быстрей бы в роту, к друзьям, только бы не видеть мучений раненых в раскаленной и пыльной палатке.

Наутро с нехитрыми пожитками я ожидал вызова доктора для оформления выписки. Получив документы, попрощался с ребятами. Обошел каждого раненого, как мог, ободрил. Задержавшись у кровати Володи Дервенкова, я поговорил с ним, пожал боевому товарищу руку. Кто-то из раненых сказал:

— Никто нам больше не нальет, Валер, и ребята из экипажа уже не придут. Плохо.

— Ничего, друзья, остались живыми — остальное приложится. Поправляйтесь и до встречи в Союзе!

На том и расстались… В роту, к друзьям!

«Слава богу, что все обошлось нормально: поправился, встал на ноги. Как мои разведчики? Насколько молодежь за время моего отсутствия подготовилась к боевым действиям? Первое, что сделаю, зайду в расположение взвода» — так я думал, медленно пробираясь по пыльной дороге в расположение роты. Накануне болезни я привел в морг медицинского батальона новичков, прибывших на замену. К виду тел убитых необходима была адаптация, терять сознание в бою от разорванной плоти — непозволительная роскошь для разведчиков. В Кунарской операции командиры отметили такой факт: на следующий день, когда собирали на поле боя тела погибших солдат, многие бойцы, потрясенные увиденным, были не в состоянии эвакуировать растерзанные тела товарищей. Психологическая травма в условиях реальной действительности оказалась сильнее, чем это можно было ожидать накануне. Мне приходилось учитывать серьезный недостаток в морально-психологической подготовке личного состава, поэтому экскурсии в морг я проводил регулярно с целью подготовки разведчиков к деятельности, которой им предстояло заниматься. Пусть посмотрят, оценят, поймут — лицо войны имеет страшный вид, но это наша работа, в которой мало выжить, выполнить задачу, к ней надо приспособиться на простом житейском уровне — без истерик и крика.