Валерий Марченко - Афган: разведка ВДВ в действии. Мы были первыми

Далеко не ко всем и не сразу приходит понимание процессов, связанных с боевыми действиями. Только опыт, приобретенный личным участием в бою, способен дать необходимый результат индивидуальной подготовки каждого разведчика. Потом будет легче, придет ощущение войны как таковой, без драматических потрясений в психике. За примером ходить не надо. Когда меня привели в медсанбат больного и положили к раненым, их стоны, крики, кровь вызвали сильные сопереживания. Рядом лежали молодые парни без рук и ног, они кричали от страшной боли. Видеть подобное мне еще не приходилось. Через пару недель лечения я уже не обращал внимания на кошмар, творившийся вокруг меня. Получается — адаптировался.

Никогда не забуду первое вскрытие человека, на котором я присутствовал от начала и до конца. Откровенно повело, земля зашаталась под ногами, а потом ничего, с любопытством рассматривал строение внутренних органов человека, необычную работу патологоанатомов.

Прибывшее молодое пополнение приходилось учить по ходу войны. Слава богу, появлялись паузы между рейдовыми операциями, ведением разведки, поиска, которые я заполнял усиленной подготовкой в горах. С разведывательной роты пока не снимали задач по контролю обстановки в зоне ответственности дивизии. Ночами я уходил с группой в районы вероятного появления противника, отслеживая его действия и передвижение. Любая информация о вооруженной оппозиции была для командования дивизии ценной и полезной. Штаб ее анализировал, сопоставлял, делал выводы для принятия решений.

Ушел на повышение Саша Чернега, ставший командиром 9-й роты 3-го батальона 317-го парашютно-десантного полка, воевавшего в Кунаре. В данный момент батальон находился в Кандагаре под оперативным управлением 70-й отдельной мотострелковой бригады и вел кровопролитные бои в Кандагарской «зеленке». На его место пришел боевой офицер и толковый парень гвардии лейтенант Сергей Богатиков, участник Кунарской операции в составе 3-го парашютно-десантного батальона 317-го полка. В том бою он получил тяжелое ранение, вылечившись, возвратился в строй командиром разведывательного взвода нашей роты.

Вскоре ушел на повышение заместитель командира роты по политической части гвардии старший лейтенант Гришин Владимир Николаевич. Уход Володи Гришина переживал весь офицерский состав подразделения. Мы точно знали — лучшего политработника у нас никогда не будет. Время совершенно точно подтвердило наши прогнозы: пришедший на его место Сергей Захарик не явился достойным преемником своего предшественника. Владимир Николаевич был назначен замполитом 3-го батальона 350-го парашютно-десантного полка, выполнявшего боевые задачи в автономном режиме. Батальон в составе группировки полка под командованием гвардии подполковника Георгия Ивановича Шпака участвовал в Кунарской операции на боевой технике, где покрыл себя воинской славой.

Возвращение в роту стало радостным событием. Ребята заранее знали об этом, приготовили баню, хороший стол. Ближе к вечеру прибыл начальник разведки дивизии гвардии подполковник Скрынников Михаил Федорович. Как всегда, были тосты, пожелания, в какой-то момент дядя Миша взял слово и, собравшись с мыслью, сказал:

— В течение полугода дивизионные разведчики успешно выполняют боевые задачи. Командование дивизии положительно отмечает разведчиков по вскрытию замыслов противника в зоне ответственности соединения. Активные разведывательные мероприятия позволили контролировать вооруженные отряды оппозиции в уездах, примыкавших к Кабулу, а также наносить им существенный урон. Ряд офицеров подразделения выдвинуты на вышестоящие должности, заслужив повышения ратным трудом, добросовестным отношением к службе. Так будет всегда. Поднимаю солдатскую кружку за нас, разведчиков, за успешные дела без потерь!

Под раздавшиеся аплодисменты выпили. Начались разговоры… Ждали экипаж Саши Жихарева — они улетели в Ташкент и должны были скоро возвратиться. Мы вышли перекурить, Михаил Федорович подошел ко мне.

— Значит, так, Валера, послезавтра улетаешь в отпуск: отдохнешь, поправишься и снова в бой.

От неожиданности я онемел: отпусков в дивизии вообще еще не было, о них не говорили, они даже не планировались и не предусматривались планами боевых действий.

— Какой отпуск, товарищ подполковник?

— Нормально, наберешься сил, они еще пригодятся. Если есть возможность отдохнуть, надо ее использовать.

— Как-то все это неожиданно…

Я стоял, переваривая, слова начальника. Новость была невообразимой, а значит, еще более приятной по содержанию.

— Комар знает об этом?

— Да, Ивану сказал.

Радость неожиданного сообщения поразила воображение. В отпуск…

— Все за стол, — пригласил Иван офицеров.

В палатке расположились на своих местах. Иван Геннадьевич взял слово:

— Предлагаю выпить за первого отпускника нашей роты!

У всех недоумение на лицах.

— Лейтенант Марченко послезавтра убывает в отпуск. Добавлю следующее: в дивизии издан приказ, завтра, как сказал начальник разведки, мы его получим. Командирам частей приказано предоставить график отпусков для офицеров и прапорщиков на 1980 год. Таким образом, прямо сейчас можем планировать отпуска, за что и выпьем.

Дружное «ура» распахнуло полы палатки. Не знаю, что по этому поводу подумали солдаты, но радость свою мы не скрывали. Что касается первого отпускника, то есть меня, понятно — из медицинского батальона я вернулся настолько худым и хилым, что иногда шатало от слабости и головокружения. Какой из меня вояка? Это понимал Михаил Федорович, друзья, поэтому он и «пробил» у командира дивизии отпуск своему офицеру. До сих пор я ему благодарен за доброту и человечность, проявленную в трудных условиях афганской войны.

В течение этого периода в провинциях Логар, Газни проводились рейдовые операции в обеспечение движения транспортных колонн по дороге Кабул — Кандагар. Но опять же, афганское правительство было не способно закреплять военные успехи советских войск усилением местных органов власти в регионах страны. Афганская армия не проводила самостоятельных боевых операций, которые бы наращивали наши общие победы. Это было очередным провалом власти, в то время как «исламские комитеты» перехватывали инициативу и правили бал на местах, мобилизуя моджахедов на дальнейшую борьбу с «шурави». Напрасными были жертвы, огромные материальные затраты, малопродуктивная работа советнических аппаратов, истерика афганского руководства из-за потери политических и военных позиций сводили к нулю достигнутые результаты.

Такая вот непростая обстановка сложилась в Афганистане на момент моего возвращения из отпуска в начале августа 1980 года. Время отдыха не прошло даром: посвежел, поправился, пришел в себя и был готов к дальнейшему участию в боевых операциях. В отпуске был Шура Ленцов, готовились к нему другие офицеры, прапорщики роты. Многое из увиденного и услышанного в Союзе я рассказал ребятам, дал оценку общего мнения в стране по событиям в Афганистане, но множество вопросов, задаваемых мне боевыми друзьями, оставались без ответа. Что мне было рассказать о сокровенных мыслях советских граждан, если близкие и родные мне на Родине люди не понимали происходящего в южной стране? Конечно же, за столом, при встречах с одноклассниками я объяснял им простые истины, побудившие партию к принятию решения на ввод ограниченного контингента в Афганистан. Не думаю, что я был убедителен для моих слушателей на Родине. Но, вернувшись в пекло боевых действий, я не мог объяснить друзьям-офицерам, почему народ Советского Союза с молчаливым недоумением воспринимал события, происходившие в Афганистане.