Коллектив авторов - Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Кто убил народную душу? Кто превратил школу, печать, огромный издающий аппарат в памятник русской литературе — кровавой ране русской души? Человеческой души, потому что нигде больше ее не видно, все без нее страдают умиранием, корчатся, кричат? Человек Возрождения — индивидуальный или коллективный, поселившийся в нас. Без нее, без ее всекрещения, без возврата к ней человечество ожидает неподвижность в страдании, обнаженное предчувствие смерти — ибо Царь умирает! Можно называть современные освободительные движения социалистическими, и это будет заблуждением: везде, пробужденный, встает «новый Князь» Макиавелли, ищущий нового могущества, радующийся жизни как свободе убивать… Но у физической силы, возведенной в принцип жизни, есть предел: физическая энергия человека исчерпаема. Никакой, даже самый искусный, Князь не минует смерти. Никакая, даже самая искусная, машина человеческого общежития не продержится дольше, чем может выдержать человеческое отвращение к самому себе.

Ханжи ждут гения. Понимая всю противоречивость, всю отвратительность своего бюрократического прозябания, они ждут барина, который приедет и рассудит их. Человек Возрождения восстал против Бога. Устрашившись себя самого, он будет покорно ждать своего хозяина и порки. Но нет ни бога, ни дьявола, есть жизнь и есть смерть. Нет жизни после смерти, но есть смерть при жизни. Есть умирание и есть болезнь. От болезней нужно лечиться. Мы внимаем гаерству заезжих «ученых»: мелодраматический вопль о том, что Америка гибнет от себя самое, говорит нам больше, чем наша совесть. Приятно смотреть на чужую смерть — все-таки не своя. А, между тем, из положения, где человек становится жертвой своих потребностей, рабом своего брюха и тела, есть простой, индивидуальный выход, которого Америка не знает, потому что нигде не была Россией: задний ход. Страдаешь от потребностей, от учреждений, от машин — страдай от собственной бесчеловечности и никому не жалуйся на несчастье, выбирайся из ямы, в которую залез. Несчастье не сближает. Люди родные не потому, что счастливы или несчастны, а потому, что — люди.

Америка никогда не была Россией, но мы-то — были! Все, что есть в нас от американцев, от французов, от немцев, от китайцев, от первобытной дикости нашей — сливается. Как бы нам не оказаться без родины самим! Туда смотрим. И все же ничего родного, кроме нашей души, у нас нет. Кибернетика скоро высчитает нам нашу душу, и мы в цифрах увидим, чем отличалась покойница от наших обновок. В Америке нет уже «измов» — есть «талант» и «успех». То же и во Франции. Наши тамошние «друзья» снисходительно критикуют наш «реализм» и делают вид, что честно борются с нашими культурными недостатками. Буржуа честен, спору нет. Он сам не может жить по-человечески, но в теории сведущ. А мы можем жить по-человечески и поэтому не живем никак, завидуем буржуям, отнимаем у детей право быть человеком.

А я думаю об уходе Толстого. К этому физическому движению на поверхности земли, к смертному ходу его толкнуло раздвоение: шел Царь, «великий человек», умирал — Человек. Все великие русские писатели принесли себя в жертву человеку Возрождения, то есть олицетворенной смерти, чтобы сохранить для людей нравственный смысл их будущих жизней. Человек Возрождения — самоубийца потому, что он «так хочет», русский писатель — самоубийца тогда, когда не пускает на родину Человека — человека Возрождения. Во время Отечественной войны прямые потомки Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Толстого и Достоевского, и Чехова, и Вл. Соловьева, и Всея Руси бросались грудью на пулеметы, изобретенные в XVI веке Леонардо да Винчи!

~~~

…А мы организованно обрабатываем «таланты», чтобы они лгали! Заменяем живое нравственное мертвым социальным. «Переводим» добро на дерьмо, как еще, слава богу, в народе говорят. Я обращаюсь к человеческой совести каждого причастного к литературному делу человека: речь идет не о пустяках. На нашем духовном поле сохнут бесплодные семена. Рядом, страдая от самих себя, произрастают плевелы. Никто из ныне пишущих не заслуживает эпитафии на могиле Достоевского. Смысл титанической защиты и утверждения Человека в русской литературе перестал быть общественным фактом. Нравственное одичание русских людей сближает их с уродливым плебсом с берегов Средиземного моря, со страдающими «гениальными» хищниками, которым скоро исполнится назначенный им Богом срок. Неужели мы позволим увлечь в грозящий разверзнутый ад — в какой бы форме он ни возник — самое ценное, что родилось и взросло на планете Земля? Неужели космическая беда человечества, пришедшего к нам с надеждой об исцелении, увидит на месте нашей души зеркало, в котором отразится ее харя?

Источник: журнал «Современник» ( http://www.sovremennik.com)

Литературовед, писатель, критик.

Родился в Москве. Во время войны служил радиомехаником на военном аэродроме. После демобилизации учился на филологическом факультете МГУ. В 1952 г. защитил кандидатскую диссертацию. Работал в отделе советской литературы Института мировой литературы, преподавал в университете, в школе-студии МХАТа. Литературоведческие и искусствоведческие статьи А. Синявского печатались в периодической прессе, в том числе в наиболее прогрессивном журнале того времени «Новый мир». С середины 50-х годов печатается за границей под псевдонимом Абрам Терц. Осенью 1965 г. был арестован вместе с Ю. Даниэлем и в феврале 1966 г. осужден на семь лет. Процесс над двумя «отщепенцами», «оборотнями», «перевертышами», «двурушниками» и «изменниками родине», как их называла услужливая пресса и угодливые коллеги по писательскому цеху, явился уникальным почти во всем:

суд хотя бы частично был открытым — кроме негодующих представителей рабочих, крестьян и советской, главным образом, творческой интеллигенции, в зал смогли попасть люди с риском для себя делавшие записи, которые затем легли в основу «Белой книги по делу А. Синявского и Ю. Даниэля» ( см. т. 2, стр. 422 ), составленную в 1966 году Александром Гинзбургом, вскоре поплатившимся за это лагерным сроком;

подсудимые, едва ли не впервые в нашей истории, не признали себя виновными и открыто отстаивали свое право как на инакомыслие, так и на открытое его выражение в любой форме, в том числе и печатании своих произведений за границей;

как в суд, так и в прессу было посланы десятки писем и телеграмм в поддержку подсудимых, причем авторы писем открыто называли себя, за что многие в последствии, так или иначе, пострадали.

По отсидке более двух третей срока в Мордовских лагерях, Синявский эмигрировал и поселился во Франции. Скончался он в 1997 г.