Коллектив авторов - Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

В Эрмитаже, где бусинками жалобно горели китайские фонарики в неживой, задушенной зелени, на убивающей глаза своим пронзительным светом эстраде куплетисты Шрамс и Карманчиков пели куплеты, сочиненные поэтами Ардо и Аргуевым:

и грохотали ногами в чечетке.

Театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами, выбросил движущуюся разных цветов электрическую вывеску, возвещавшую пьесу писателя Эрендорга «Курий дох» в постановке ученика Мейерхольда, заслуженного режиссера республики Кухтермана. Рядом, в Аквариуме, переливаясь рекламными огнями и блестя полуобнаженным женским телом, в зелени эстрады, под гром аплодисментов, шло обозрение писателя Ленивцева «Курицыны дети». А по Тверской, с фонариками по бокам морд, шли вереницею цирковые ослики, несли на себе сияющие плакаты: «В театре Корш возобновляется „Шантеклэр“ Ростана».

Мальчишки-газетчики рычали и выли между колес моторов:

— Кошмарная находка в подземелье! Польша готовится к кошмарной войне!! Кошмарные опыты профессора Персикова!!

В цирке бывшего Никитина, на приятно пахнущей навозом коричневой жирной арене мертвенно-бледный клоун Бом говорил распухшему в клетчатой водянке Биму:

— Я знаю, отчего ты такой печальный!

— Отциво? — пискливо спрашивал Бим.

— Ты зарыл яйца в землю, а милиция 15-го участка их нашла.

— Га-га-га-га, — смеялся цирк так, что в жилах стыла радостно и тоскливо кровь и под стареньким куполом веяли трапеции и паутина.

— А-ап! — пронзительно кричали клоуны, и кормленая белая лошадь выносила на себе чудной красоты женщину, на стройных ногах, в малиновом трико.

Источник: Библиотека Максима Мошкова ( http://www.lib.ru)

Писатель.

Родился в г. Можайске Московской губ. в семье ветеринарного врача, выходца из немцев Поволжья. Окончил Московский коммерческий институт (ныне Российская Экономическая Академия им. Г. В. Плеханова) по экономическому отделению. В 1915 году в журналах и альманахах начали появляться первые его рассказы, написанные уже под псевдонимом Пильняк. В 1918 г. выходит первая книга рассказов «С последним пароходом».

В 1920 г. Пильняком был написан роман «Голый год», принесший ему известность и поставивший в первые ряды создателей советской модернистской прозы (стилистически под влиянием Ремизова и Белого).

В 1929 г. вышло собрание сочинений Пильняка в 6 томах, в 1929–1930 гг. был издан восьмитомник. Появились книги «Мать сыра-земля»(1925), «Заволочье», «Корни японского солнца», «Очередные повести», «Расплеснутое время», «Рассказы с Востока» (все — 1927), «Китайская повесть» (1928). К этому времени Пильняк стал Председателем правления Всероссийского союза писателей. Однако, после того как в 1929 году две его повести («Штос в жизни» и «Красное дерево») были опубликованы в одном из берлинских издательств, началась настоящая кампания травли Пильняка, продолжавшаяся до 1931 года. Тем не менее, он продолжал много работать, за оставшиеся ему несколько лет жизни написал еще шесть томов художественной и публицистической прозы.

Арестован в октябре 1937 г. 21 апреля 1938 г. он был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР по сфабрикованному обвинению в государственном преступлении и приговорен к смертной казни. Приговор привели в исполнение в тот же день в Москве.

Основные произведения:

«Голый год» (1920);

«Красное дерево» (1929);

«О'КЭЙ (Американский роман)» (1933);

«Созревание плодов» (1935);

«Соляной амбар» (написан в 1937 г., впервые опубликован в 1990 г.).

«Повесть непогашенной луны» была опубликована в «Новом мире», 1926, № 5. Тираж сразу после выхода был конфискован, повесть Пильняка была вырезана и заменена повестью Сытина «Орды аллака». Публиковалась за рубежом, еще в 20-е годы ходила в списках. Впервые опубликована в журнале «Знамя», 1987, № 12.

В первой публикации после реабилитации Пильняка (1956) его произведений: Б. Пильняк, Избранные произведения, М.: Художественная литература, 1976, (хотя комиссия по литературному наследству репрессированного писателя была создана в 1957 г. и предполагала тогда же опубликовать три или четыре тома сочинений, но по прямому доносу в ЦК КПСС К. Федина издание было признано несвоевременным и отложено на двадцать (!!!) лет) в предисловии некоего В. Новикова стыдливо написано: «Литературная жизнь Б. Пильняка оборвалась в 1937 г. Умер он 9 сентября 1941 г.». Там же «Повесть непогашенной луны» названа необъективным, искажающим советскую действительность произведением.

Несмотря на то, что Пильняк в авторском предисловии к повести отрицает какую бы то ни было связь фабулы со смертью М. В. Фрунзе, и современники, и потомки увидели прообразы описываемых в повести событий: смерть Наркомвоенмора и роль в ней Сталина.

<���…>

В полдень к дому номер первый, к тому, что замедлил время, подошел закрытый «ройс». Часовой открыл дверцу, из лимузина вышел командарм. В бою, когда люди бегут в атаку, шумят больше, чем в час, когда бьет артиллерия, — артиллерия ревет громче, чем полк на бивуаке, — в полковых штабах шумнее, чем в дивизионных: в штабах армий должна быть жесткая тишина — на митингах кричат громче, чем в президиуме, — еще тише на заседаниях президиума губисполкома.

В этом доме улеглась бесшумная тишина, глухо звонили телефоны, не шумели счеты, бесшумно ходили люди, не волновались люди, не горбились люди, прямо стояли стены в плакатах, заменивших картины, красные лежали половики, с красными нашивками стояли люди у дверей. В кабинете в дальнем конце дома окна были полуприкрыты гардинами, — и за окнами бежала улица; в кабинете горел камин; на столе в кабинете — на красном сукне — стояли три телефонных аппарата, чтобы утвердить тишину совместно с потрескивающими в камине поленьями; три телефонных аппарата — три городских артерии приводили в кабинет, чтобы из тишины командовать городом, знать о городе, о всех артериях. В кабинете на письменном столе массивный из бронзы стоял письменный прибор и в подставке для перьев воткнута была дюжина красных и синих карандашей. На стене в кабинете, за письменным столом, был проложен радиоприемник с двумя парами наушников и ротой во фронт выстроилась система электрических звонков — от звонка в приемную до звонка «военной тревоги». Против письменного стола стояло кожаное кресло. За письменным столом в кабинете на деревянном стуле сидел негорбящийся человек. Гардины на окнах были полуприкрыты, и под зеленым абажуром на письменном столе горело электричество, — и лица этого негорбящегося человека не было видно в тени.