Наталья Старосельская - Каверин

Роман был о тех людях, которых Вениамин Александрович хорошо знал, часто общался и в университетских аудиториях, и в аудиториях Института живых восточных языков, и в домашнем кругу Тынянова, а одним из основных героев стал Виктор Борисович Шкловский — с ним Каверин был знаком уже довольно давно. Это именно за ним ходил он в первую очередь с записной книжкой, занося на ее страницы не только выражения, остроты, оригинальные мысли, но и запечатлевая облик, манеру поведения, «экстремизм» суждений о современной литературе.

Но и в этом романе, объявленном критикой первым реалистическим произведением писателя, мы обнаруживаем черты некоторой авантюрности сюжета — такого, казалось бы, обыденного. Это — не авантюрность привычного свойства, состоящая из приключений, каких-то невероятных страстей, событий. Она — и это несомненная находка Вениамина Каверина — основана на том, что пишет он в «Скандалисте» о людях, которые «рождены одной эпохой, вскормлены другой и пытаются жить в третьей», — как записывает в свою тетрадь автобиографический герой Всеволод Ногин. Причем речь идет о людях разных поколений, так или иначе очутившихся в этих ножницах истории.

С разной степенью остроты, а подчас равнодушно воспринимают они «третью эпоху» своего существования, не всегда осознавая, как перекрещиваются, объясняются одна через другую их судьбы.

Сложное психологическое (именно — психологическое!) сплетение повествования из многочисленных линий и еще более многочисленных персонажей позволило Вениамину Александровичу Каверину увидеть и запечатлеть не только университетскую атмосферу тех времен, но и писательский круг, и студенчество, и издательскую среду, отдавая при этом дань памяти псковской общине, с которой он был связан узами гимназической еще дружбы; сюда же вплетены любовная интрига, метания интеллигенции, не желающей служить «новым кумирам», острое неприятие старыми профессорами бунтующих «формалистов» или части интеллигенции, осторожно пробующей разделить убеждения победивших большевиков. Или — откровенно идущей на службу новому строю ради выгоды, своекорыстия…

Очень многое сошлось в «Скандалисте», и характеры нарисованы выпукло, ярко, хотя, конечно, едва ли не самым ярким стал Виктор Шкловский, описанный под именем Виктора Некрылова, прирожденного скандалиста, наезжающего время от времени из Москвы в Петроград-Ленинград.

«Покамест ему удавалось легко жить, — писал Каверин. — Он жил бы еще легче, если бы не возился так много с сознанием своей исторической роли. У него была эта историческая роль, но он слишком долго таскал ее за собой, в статьях, фельетонах и письмах: роль истаскалась: начинало казаться, что у него ее не было. Тем не менее он всегда был готов войти в историю, не обращая ни малейшего внимания — просят его об этом или нет.

Его нельзя было назвать фаталистом. Он умел распоряжаться своей судьбой… Время шло у него на поводу, биография выходила лучше, чем литература. Но литература, которая ни с кем не советуется и ни у кого не спрашивает приказаний, перестраивала его…

Когда-то вокруг него всё сотрясалось, оживало, начинало ходить ходуном. Он не дорожил тогда своей беспорядочностью, вспыльчивостью, остроумием. Теперь то, и другое, и третье он ценил дороже, чем следовало. С каждым годом он всё хуже понимал людей. Он терял вкус к людям. Иногда это переходило на книги…

Он сам себе стоял поперек дороги. Выходов было сколько угодно. Но он малодушием считал уходить в историю или в историю литературы. От случайной пули на тридцать восьмом году он умирать не собирался».

Кажется, портрет нарисован мазками жирными, крупными, не имеющими цели что бы то ни было сгладить, приукрасить, скорее наоборот. Но рядом признания, свидетельствующие о стремлении Каверина к объективности, к наибольшей точности в создании облика и внутреннего мира уникального человека, яркой индивидуальности.

«Ногин смотрел на него во все глаза (встретив у профессора Драгоманова. — Н. С .). Такого человека он видел в первый раз за всю свою жизнь… Какая сила и какой беспорядок чувствовались в этом человеке!

Он уже почти обожал Некрылова. Он ловил каждое слово, смотрел на него влюбленными глазами».

Думаю, что это один из самых точных литературных портретов Виктора Борисовича Шкловского той поры. И это подтверждено мемуарной литературой о нем и его собственными признаниями много десятилетий спустя. Вениамину Каверину удалось решить заданную себе самому задачу — написать роман о человеке, усомнившемся в его возможности овладеть подобной сложной формой, но не просто о человеке самом по себе, а о противоречивых и многообразных связях его с окружающим миром, людьми, проблемами, знаками и символами эпохи. Той самой «третьей эпохи», о которой размышлял в своих записях студент Ногин, подпавший под обаяние Виктора Некрылова и испытавший не просто творческий взлет, а и подлинное прозрение.

Очень интересно писал о Шкловском Б. М. Эйхенбаум в книге «Мой временник. Словесность. Наука. Критика. Смесь», изданной в 1929 году: «Он печатается уже 15 лет — и все эти 15 лет он существует в дискуссионном порядке… Каждый день в какой-нибудь газетной заметке или журнальной статье Шкловского „ругают“. Дело доходит до того, что у Шкловского учатся для того, чтобы научиться его же ругать… Он — писатель в настоящем смысле этого слова… Он профессионально читает книги, профессионально разговаривает с людьми, профессионально живет… Если он еще не „классик“ … то только потому, что он относится к числу не настоящих, а будущих русских классиков».

Прототипов буквально каждого персонажа давно уже «расшифровали» и первые читатели, и критики, и, конечно, «Скандалист» стал новым словом и новой формой и для Вениамина Александровича Каверина, и для литературы того исторического периода. Полагаю, что не погрешу против истины, предположив, что именно так, случайно, фактически на спор написанный роман вызвал у Вениамина Каверина не просто жгучий интерес к своему времени во всей сложности и противоречивости его восприятия, к характерам и типам этого времени, но и придал его интересу совершенно определенное направление, своего рода влекущий аромат — «фантастичность» самых обыденных событий, происходящих в окружающем мире, давала отнюдь не меньше, а гораздо больше материала для осмысления того, как невероятное перерождается в реальность. Ту самую реальность, которую он стал отныне с жадностью неофита познавать и пытаться запечатлеть.

И что еще очень важно.

В романе «Скандалист», как представляется, едва ли не впервые произошло то, к чему призывал начинающего писателя Горький — оттачивался образный, богатый язык, стал вырабатываться особый стиль повествования, ритм и атмосферу которого можно определить как свобода дыхания.