Наталья Старосельская - Каверин

И происходило это потому, что, по верному наблюдению О. Новиковой и Вл. Новикова, именно в этот период изменилось отношение Каверина к классике — он начал учиться у нее «художественной ясности», обуздывая ироническую стихию, которая сыграла «незаменимую роль в становлении молодого Каверина, помогла ему сохранить духовную независимость в море мнений, в множестве точек зрений на переломную эпоху».

Кроме того, по мнению исследователей, Вениамин Каверин в «Исполнении желаний» вышел на практически неразработанную в отечественной литературе тему — тему таланта, которая отворила перед писателем двери в важнейшую область человеческого самопознания, далеко уводящую от исследования простого соотношения «личность — профессия». Здесь открывались этические, нравственные горизонты понятия — и они оказывались наиболее важными.

Для меня роман «Исполнение желаний» является в довольно обширном списке значимых в жизни произведений одним из любимых, важных, взывающих к перечитыванию в определенные этапы осмысления прошлого и настоящего. И, полагаю, не для меня одной — разве случайно обращение кинематографа к этому роману в 1974 году? В совершенно иную эпоху существования страны, общества, интеллигенции, поисков своего места в жизни режиссер Светлана Дружинина выбрала из произведений советской литературы, многие из которых казались значительно более актуальными, именно «Исполнение желаний».

Почему? Не потому ли, что хотела заставить молодое поколение задуматься над тем, что исполнение желаний может стать испытанием — суровым, изменяющим человека порой до неузнаваемости. Как не поддаться искушению? Как сохранить, по выражению Ф. М. Достоевского, «в человеке человека»? Как преодолеть в себе почти непреодолимое в юности желание славы, выбранное ценой предательства, которое пытаешься оправдать для себя его «малостью» или даже просто логичностью?

В «Очерке работы», на который я столь часто ссылаюсь, считая именно его конспективным осмыслением самим Кавериным пройденного творческого и личностного пути, содержится одно очень важное признание. Писатель вспоминает о своей повести, вошедшей в сборник рассказов 1931 года и давшей ему название, — «Черновик человека».

Эта повесть с годами стала казаться Каверину «метафорой, предсказавшей» будущие книги и едва ли не в первую очередь автобиографические «Освещенные окна». В ту далекую пору писатель познакомился и близко сошелся с физиологом и хирургом Леонидом Александровичем Андреевым, одним из учеников великого И. П. Павлова, «человеком прямым, мужественным, обаятельным и — подобно своему учителю — обладавшим железным терпением. Знакомство совпало с той полосой работы, когда я почувствовал необходимость уйти от фантастической прозы и взглянуть на действительность трезвыми, размышляющими глазами».

О. Новикова и Вл. Новиков отмечали, что это было «произведение, исчерпывающе отразившее мир писателя, приближавшегося к своему тридцатилетию… „Черновик человека“ оказался „сценарием“ для трилогии „Освещенные окна“, написанной почти полвека спустя».

Пожалуй, поспорить здесь можно было бы только с одним определением: отнюдь не исчерпывающе отразился в «Черновике человека» мир писателя. Он был сложнее и противоречивее в это время, как представляется, потому, что писатель продолжал искать свою и только свою «нишу» в разнообразии и сомнениях литературы конца 1920-х — начала 1930-х годов. Но, вероятно, знакомство и общение с Л. А. Андреевым в какой-то момент заворожили Вениамина Александровича Каверина возможностью сопоставить биологию и писательскую судьбу (это отметили О. Новикова и Вл. Новиков): «…Биология — не шифр, не маска, а феномен, духовно значимый сам по себе. В труде биолога сочетается максимальная связь с реальностью жизни — и самые дерзкие поиски нового… Биология — наука романтическая. Без союза с ней уже нельзя представить гармоничное развитие гуманитарной культуры».

Вряд ли стоит сомневаться в том, что от «Черновика…» ведет прямой путь к постижению человека во всем масштабе его переживаний и размышлений.

Об этом своем произведении Каверин писал: «Можно сказать, что повесть — если сравнить ее со всеми предшествующими произведениями — была движением вперед. Само название „Черновик человека“ дано очень точно. Это именно черновик, выполненный со всей тщательностью, на которую я был тогда способен. Пожалуй, можно даже назвать его конспектом. Но благодаря этому конспекту я впервые задумался о проблеме противостояния двух основных жизненных явлений, о пользе мужества, чести, добра и опустошающей бесцельности зла. Именно этот поединок впоследствии оказался — разумеется, в углубленном виде — основным тематическим стержнем моих романов „Исполнение желаний“, „Два капитана“, „Открытая книга“ (выделено мной. — Н. С.)».

Список романов, сказок Немухинского цикла, сказочной повести «Верлиока», военных очерков можно было бы значительно расширить. Эту проблему противостояния Вениамин Александрович Каверин выразил со всей определенностью. Она стала не просто главной в его творчестве и — что особенно важно! — в жизненной позиции, но романтически приподнятой и прочувствованной. И — оправданной в этом высоком смысле.

Может быть, поэтому его прекрасно написанная, прозрачная проза остается привлекательной для читателя и сегодня, в эпоху размытых понятий и нравственных ориентиров.

Вениамин Александрович Каверин сам писал сценарий по роману и внес в него некоторые досадные перемены — так, например, исчез Борис Александрович Неворожин, «злой гений», «серый кардинал», ставший по воле (вернее было бы сказать, по безволию) сына профессора Сергея Ивановича Бауэра, Дмитрия, сначала вдохновителем, а затем и прямым распорядителем хищений и продажи бесценного архива, собранного Бауэром за 40 лет. Иннокентий Смоктуновский, сыгравший Дмитрия Бауэра, как бы соединял в себе черты сына профессора и его приятеля Неворожина, но таким образом сильно обеднялась линия Варвары Николаевны, которая по праву считается одной из лучших киноработ Ларисы Лужиной. А она могла бы быть намного выразительнее и острее.

Да и сам Неворожин предстает в романе фигурой чрезвычайно интересной — с тайной дочери, чью фотографию Трубачевский находит в его комнате, поражаясь сходству, а потом, в поезде, Неворожин видит свою Таню во сне, изумляясь, что она жива; с его ненавистью к советскому образу жизни; с его душевной нечистоплотностью и всё равно — какой-то непостижимой тенью обаяния. Обаяния зла, которое нередко, особенно в молодые годы, оказывается для нас куда привлекательнее обаяния добра…