Наталья Старосельская - Каверин

Письма этой девочки-девушки-женщины, которые она писала ученому Константину Карновскому на протяжении десятилетий, их несколько встреч дышат в романе не только психологической достоверностью и даже трепетностью, но и пронизаны, вопреки утверждению Каверина, тайной. Той тайной, что нерасторжимо связывает искусство и реальную жизнь, подобно качелям, радостно вознося человека-творца к победам и мучительно опуская в разочарование и боль от несбывшегося, неслучившегося.

«Прочесть письма художницы и заново написать их, сохранив и усилив отчетливую женственность их интонации, Каверину, конечно, помог опыт „Открытой книги“, — отмечают О. Новикова и Вл. Новиков. — …Единственная цель художника — полностью отдать себя работе, за этой чертой — независимо от степени успеха и понимания другими — всегда стоит принципиальная победа». Но дальше авторы, отдавая дань «любовно-психологической динамике» отношений героев, пишут о резком противопоставлении натур художника и ученого. Думается, это не совсем точно.

«Интуитивный» и «рациональный» типы поведения зачастую могут быть связаны с женским и мужским отношением к любви, тем более — поначалу односторонним, тем более — раскрывающимся не в общении, а в переписке. В чем-то они, несомненно, связаны и с жизнью героев в разных странах и, соответственно, с вольно или невольно усвоенным образом жизни. И в романе происходит так (на мой взгляд, это мастерское открытие Вениамина Каверина!), что Лиза Тураева ощущает себя постоянно вглядывающейся в собственный облик перед зеркалом так, а не иначе сложившейся жизни, а Константин Карновский оказывается перед этим зеркалом десятилетия спустя, когда он даже не знает, жива ли Лиза.

Как ни странно, но и это — черта не противостояния различных типов поведения, а женское и мужское восприятие собственного внутреннего мира…

Тем более что Вениамин Александрович Каверин, завершая рассказ о том, как был написан роман, пишет весьма знаменательную фразу: «Мало надежды, что молодые люди нашего времени услышат в моей книге великую музыку русской живописи начала двадцатых годов с ее мерным чередованием отчаянья и надежды. Но даже отзвуки, если они донесутся до них, заставят задуматься о многом».

Роман появился в 1970 году. За прошедшие с того времени без малого пять десятилетий надежды в нас вряд ли могут теплиться — отзвуки, похоже, заглохли окончательно…

Повесть «Косой дождь» можно без преувеличения назвать одним из изящнейших произведений Вениамина Каверина, в котором акварельно запечатленные характеры не утрачивают своей психологической точности и многомерности. Нанесенные легкими (по видимости) штрихами, они складываются в то случайное и неизбежное, невольное сообщество, в котором люди ощущают себя одновременно частью целого и совершенно отдельными индивидуальностями.

В «Косом дожде» много поэзии — она, словно струи этого летнего дождя, пронизывает повествование, придавая ему удивительную простоту и прелесть. Дождь, идущий в Италии, куда выехала туристическая группа, невольно «рифмуется» с дождем в Мурманске, где сын героини Игорь пытается разыскать своего отца. Романтизируя, приподнимая зарождающиеся чувства Токарского и Валерии Константиновны на фоне старинных зданий и площадей Флоренции, косой дождь романтизирует и то отношение, которое испытывает сын Валерии Игорь к своему никогда не виденному отцу. Отец кажется ему героем, в то время как он является спившимся жалким человеком, пропавшим неизвестно куда после того, как его списали из флота.

Считается, что повесть эта посвящена людям искусства, но скорее она повествует об искусстве как части жизни — о том, насколько оно пронизывает чувства разных людей, насколько может сблизить или отдалить. Ведь не только Токарский противопоставлен заносчивому скульптору Аникину, а вся группа испытывает по отношению к чете Аникиных отчуждение, нежелание вступать в какие бы то ни было контакты.

Что же касается нравственных позиций двух персонажей, об этом более прочего свидетельствуют не размышления Аникина, не открытая неприязнь Токарского, а мысли сына Аникиных, будущего музыканта Пети, который, подобно одному из каверинских героев сказок Немухинского цикла, обладает способностью услышать музыку везде и во всем и — запечатлеть ее в импровизациях: «Не хочу лгать и притворяться, — играет он. — Не хочу равнодушно смотреть, как лгут и притворяются другие. Не хочу быть таким, как отец с его талантом и славой. Никому не нужен его талант, а что это за талант, который никому не нужен? Нет, мы другие. Сейчас я буду играть, какие мы, и Игорь… поймет, что я играю о нем».

Дружеские отношения, связывающие сына Аникиных и сына Валерии Константиновны, основаны не на мальчишеских будничных заботах и развлечениях — они скреплены нравственным стержнем, который воспитала в Игоре мать, а в Пете — дед, вычеркнутый родителями из жизни, потому что он посмел в 60 лет жениться. Петя встречается с ним тайком, причем встречи эти связаны всякий раз с посещением музеев, концертов, Ясной Поляны, с прикосновениями к природе.

Это — мир, неведомый его родителям, в погоне за славой и почестями давно забывшим обо всем остальном. «Мы другие…» — эти мысли Пети связаны с мировосприятием, и — кто знает — возможно, Вениамин Александрович Каверин вложил в них ощущение, возникшее у людей вместе с «оттепелью», а отчасти — и с весьма популярным в то время спором между физиками и лириками. И именно потому в «Косом дожде» рассуждения об искусстве (характерен эпизод, когда Токарский во время прогулки предлагает Валерии Константиновне посмотреть на собор «в перевернутом виде», чтобы лучше понять и почувствовать розовое сияние, которое распространяется вокруг «огромного стеклянного полукруга над входом») так поэтичны, легки и — внутренне свободны, независимы от общих суждений экскурсовода.

«Оттепель» была слишком коротким периодом: начавшись в 1953 году после смерти Сталина, она фактически уже через три года, в 1956-м, когда Советская армия помогла подавить восстание в Венгрии, стала постепенно сходить «на нет». Но для советского искусства эпоха эта продлилась почти до середины 1960-х годов — особенно для литературы и кинематографа. «Косой дождь» был написан Кавериным в 1962 году, и невозможно отделаться от впечатления, что сам воздух, которым пронизана повесть, соткан из светлых надежд, которым — увы! — не суждено было сбыться.

И если позволить себе пофантазировать, может ведь оказаться так, что открытость, зыбкая неопределенность финала, связанная с будущими отношениями Токарского и Валерии Константиновны, с поисками Игорем своего отца, получает определенность лишь в одном — в размышлениях Пети Аникина, который ни в чем не повторит судьбу родителей и окружающего их тесного мирка.