Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

«Порядок, справедливость и цивилизация наконец одержали победу!» – заявил, выступая перед Национальным собранием, Тьер.

– Да, он победил! – Маркс ходил по кабинету, не находя себе места от охватившего его гнева. – Цивилизация и справедливость буржуазного строя выступили в своем истинном, зловещем свете. Эта цивилизация и эта справедливость – неприкрытое варварство и беззаконная месть! Перед нынешними гнусностями бледнеют даже зверства июня сорок восьмого года. Поистине великолепна цивилизация, которая очутилась перед горами трупов людей, убитых после боя! История пригвоздила буржуазную цивилизацию к позорному столбу. Отныне народы будут с омерзением плевать на нее! И чествовать Коммуну – предвестницу нового общества!

В первых числах июня в Лондоне появились первые эмигранты Коммуны. Несчастные, измученные, лишенные всяких средств к существованию, многие с женами и детьми, они искали приюта у Маркса и Энгельса. Вскоре дом Маркса на Мэйтленд-парк-род превратился, по выражению Женни, в жужжащий улей. То же было и в доме Энгельса на Риджентс-парк-род. Здесь они нашли первую помощь, услышали первые слова участия.

Рассказы коммунаров о пережитом вызывали в Марксе и Женни самое искреннее сочувствие. И с каждым днем усиливали их тревогу за дочерей, оставшихся во Франции.

– Карл, не следовало их отпускать, – говорила Женни о Дженни и Тусси, которых Маркс и Энгельс проводили до Ливерпуля и посадили там на пароход, следовавший в Бордо, еще в конце апреля.

– Но разве можно было удержать Дженни? Ты же знаешь ее характер, – ответил жене Карл. – А о характере Тусси и говорить не приходится. Мне кажется, что они и без нашего разрешения отправились бы к Лауре в Бордо. Это определенно так. А потом – что может угрожать там нашим девочкам? Они подданные Великобритании.

– Но они дочери вождя Интернационала. Госпожа Серрайе говорила мне, будто видела газету, в которой напечатано, что во Франции арестованы три сына Карла Маркса. А вдруг это опечатка и речь идет не о сыновьях, а о дочерях?

– Они непременно дали бы нам знать, – успокаивал, как мог, жену Маркс, хотя его самого тревога не отпускала ни на час. – Ведь у нас смелые девочки, они сумеют постоять за себя. Да и Поль не оставит их в беде.

Дженни и Тусси вернулись в Лондон только в конце августа. И то, что они рассказали, подтвердило, что опасения Маркса за их судьбу были не напрасны.

Едва Париж пал, ищейки Тьера начали преследовать сторонников Коммуны и в провинции. Поль Лафарг и Лаура вынуждены были покинуть Бордо. Они отправились в небольшой курортный городок в Пиринеях Баньер-де-Люшон, где их никто не знал. За ними последовали Дженни и Тусси. Но в Люшоне Поля и Лауру ждала другая беда: здесь в конце июня у них умер младший сын. Это была уже вторая потеря, так как в феврале минувшего года у них умерла дочь, не прожив и двух месяцев.

Не успели Поль и Лаура осушить слезы после смерти сына, как начались новые тревоги. Полицейский чиновник, постучавшийся в дверь их дома на рассвете, сообщил Полю, что он получил приказ арестовать его, но не сделает этого потому, что он республиканец.

– Причина ареста? – спросил Поль.

– Причин целых три, – ответил чиновник. – Вы были представителем Парижской Коммуны в Бордо, вы эмиссар Интернационала и, наконец, зять Маркса. Советую вам перебраться через границу, на испанскую сторону.

Лафарг не замедлил воспользоваться советом чиновника. Он перешел границу и остановился в испанском городе Бососте. Через несколько дней в Босост отправились Лаура с больным сыном Шарлем-Этьеном, у которого было забавное прозвище Шнапсик, с Дженни и Тусси. Убедившись в том, что Лаура и Поль теперь в полной безопасности, Дженни и Тусси вернулись в Люшон. Увы, вернулись не одни, а в сопровождении двух полицейских чиновников, которые заменили кучера их коляски в пограничном местечке Фо, где девушки были тщательно обысканы по приказу прокурора барона Дезагарра. К счастью, у них ничего не нашли, что могло бы послужить причиной для их немедленного ареста. Поводом для немедленного ареста могло стать, конечно, письмо Гюстава Флуранса, которое было у Дженни. Но она успела сунуть это письмо в регистрационную книгу, лежавшую на столе в таможне прежде, чем до него успела добраться обыскивавшая их «весьма невежественная женщина».

– Мне кажется, что я до сих пор чувствую, как ее паучьи пальцы перебирают мои волосы, – с содроганием сказала Дженни, вспоминая об обыске в таможне Фо.

– Ваше счастье, что эти паучьи пальцы не обнаружили письмо Флуранса, – заметил, слушая ее рассказ, Энгельс. – Иначе вместо Англии вам пришлось бы отправиться куда-нибудь вроде Новой Каледонии.

– Что было дальше? – торопила рассказ дочери Женни. – В Люшоне полицейские, надеюсь, оставили вас в покое?

– Как бы не так, – ответила Дженни. – Там-то и начались наши главные страдания. Возвратившись в Люшон, мы увидели, что дом, в котором мы жили, наводнен шпионами.

– Как – шпионами?! – удивилась и возмутилась Женни. – Как же вы догадались, что они шпионы?

– Очень просто, – ответила за старшую сестру Тусси. – Они были все очень вежливыми, вертелись вокруг нас и старались втянуть нас в опасный разговор.

– Но может быть, это были всего лишь местные ловеласы? – смеясь, предположил Энгельс.

– К сожалению, нет, – сказала Дженни. – Поняв, что от нас ничего не добиться, шпионы удалились, а им на смену пожаловал префект полиции господин де Кератри в сопровождении целой банды чиновников.

– Меня тут же вывели в другую комнату, – вставила слово Тусси.

– Да, ее вывели в другую комнату, – подтвердила Дженни, – а мне учинили допрос. Спрашивали о Лафарге, о его друзьях, о его отношениях с Коммуной и Интернационалом. Я заявила, что ничего не скажу.

– Молодец, Дженни! – похвалил ее отец.

– Де Кератри тогда стал мне угрожать, – продолжала Дженни. – Он сказал, что если я не дам никаких показаний против Лафарга, то он будет считать меня его сообщником. К тому же он бессовестно врал, что Поль и Лаура уже арестованы. Потом подсунул мне лист бумаги и велел написать про Лафарга всю правду. Я, конечно, написала ему такую правду, от которой он весь позеленел. И тут он пошел на новую подлость: велел привести Тусси и прочел ей из моих показаний совсем не то, что там было написано. Бедная Туссенька, боясь мне повредить, сказала, что я написала правду, хотя де Кератри говорил ей заведомую ложь. Тогда я сказала ему, чтó я обо всем этом думаю. Он совсем взбеленился, наговорил мне грубостей и ушел. На следующий день нас уже допрашивали генеральный прокурор и прокурор республики.

– Вот, – заметил Энгельс. – Дочери Маркса удостоились такой высокой чести, а у вас на глазах слезы. – Эти его слова были обращены к Женни. – К тому же все страхи уже миновали.