Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

А что говорил Протагор, сын Артемона из Абдеры? «Человек есть мера всех вещей». Да, думалось Марксу, человек непременно сделает себя мерилом всех вещей и отношений, свои представления о добре, о прекрасном и великом. И выбросит на свалку истории все, что противоречит его природе. А также позаботится о том, чтобы впредь ничто враждебное в этом мире не возникало.

Так будет.

Утром Карл получил через посыльного записку от адвоката. Майнц приглашал Карла к себе, обещал познакомить его с Филиппом Жиго, архивариусом министерства внутренних дел. «Мне думается, что этот человек будет Вам полезен», – написал Майнц.

Карл пришел к Майнцу в одиннадцать часов, как тот и просил в записке. Секретарь Майнца, молодой и очень суровый немец, провел Карла в кабинет. Там его уже ждали.

– Знакомьтесь, доктор Маркс, – сказал адвокат, – это и есть мой бельгийский друг месье Филипп Жиго.

Жиго, широко и приветливо улыбаясь, шагнул навстречу Карлу и протянул ему руку. Он был молод, красив, хорошо одет. Сразу же понравился Карлу. Да и Карл, кажется, понравился ему. Во всяком случае, он крепко пожал руку, сказал вполне искренне:

– Господин Майнц рассказал мне о вас много интересного. Но самое интересное заключается в том, что вы коммунист. Уверяю вас, что я разделяю убеждения коммунистов. Более того, надеюсь с вашей помощью расширить свои знания о коммунистических доктринах. Да говорите ли вы по-французски? – вдруг спохватился Жиго. – Я тут говорю, а вы, возможно, не понимаете меня…

– Прекрасно понимаю, – ответил на французском Карл. – Мне даже кажется, что с некоторых пор я говорю по-французски лучше, чем на родном языке. Ведь я более года прожил в Париже.

– Великолепно! – обрадовался Жиго. – Теперь я более чем уверен, что мы найдем общий язык!

– Теперь о деле, – остановил его Майнц. – Я понимаю, Филипп, что тебе очень хочется поговорить с доктором Марксом о Фурье, Сен-Симоне, Прудоне, Вейтлинге… Но прежде мы должны помочь доктору Марксу получить вид на жительство в Брюсселе. У тебя есть друзья в ведомстве общественной безопасности, а у меня – в министерстве юстиции. Мы должны, Филипп, постараться избавить доктора Маркса от ненужных хлопот.

– Я буду вам очень признателен, – сказал Карл. – Смогу ли я со своей стороны сделать для вас что-нибудь?..

– Сможете. – Майнц положил Карлу на плечо руку. – Уверен, что сможете. Ваши знания нужны нам как воздух.

…Карл ждал Женни. Это мешало ему взяться за что-либо всерьез.

Немного читал. Но не в библиотеке. Читал Пеше и кое-что из тех книг, которые привез с собой из Парижа. Немного писал. Главным образом письма.

Навещал Майнца. По его совету побывал в министерстве юстиции, представился двум чиновникам.

Познакомился с книготорговцем Фоглером, но ничего не предложил ему для издания, сказал, что озабочен сейчас тем, как выполнить договор с дармштадтским издателем Леске, которому обещана «Политическая экономия».

Врач Фридрих Брейер, которого Карлу представил Майнц, выразил готовность помогать Карлу и его семье в случае каких-либо болезней. И еще предложил («Если доктор Маркс того пожелает») переехать из отеля в его дом, в котором он обещал предоставить Карлу «две вполне приличные комнаты с некоторой мебелью». Карл поблагодарил его и сказал, что вопрос о переезде из отеля может решить только его жена.

– Да, да, – весело сказал Брейер, толстый, подвижный и суетливый человечек. – Моя жена тоже диктатор. Все вопросы в доме решает только она. Один здешний человек, бельгиец, мне сказал: «У немцев женщины – мужчины, а мужчины – всего лишь женщины». – При этих словах Брейер так расхохотался, что Майнцу пришлось дать ему стакан воды, чтоб тот успокоился.

Карл ждал Женни с дочуркой, которой в день отъезда Карла из Парижа исполнилось десять месяцев. Как они перенесут длинную зимнюю дорогу?

А погода вдруг наладилась. Потеплело. Так что стало приятно ходить по улицам. Утих северный ветер, ослабел морозец, из-за туч то и дело стало выглядывать солнце.

Несколько раз Карл выходил из отеля лишь для того, чтобы побродить по городу. Теперь он казался ему более приветливым, чем в первые дни. Дважды побывал в парке, разделяющем парламент и королевский дворец. И хотя деревья в парке стояли обнаженные, он все же был великолепен. Мраморные статуи, которым, кажется, не было числа, водоемы, мосты и арки, многолюдные аллеи и совсем тихие тропки, уводящие то к кущам, то к светлым широким полянам, порхание и веселый пересвист синиц – все это радовало и глаз, и слух, и самое душу.

Карл побывал на всех площадях верхнего города: Королевской, Монетной, Пти-Саблон. И на площади Мучеников, где похоронены борцы за свободу Бельгии, павшие в сентябре 1830 года. Еще и еще раз любовался шпилем ратуши на Гран-Плас.

– Высота этой башни сто восемнадцать метров, – сказала Карлу по-фламандски старуха, когда он стоял в один из дней перед ратушей, задрав голову. – А на самой ее верхушке статуя архангела Михаила. Вас не Михаил зовут? – спросила старуха.

– Нет, – ответил Карл.

– Жаль, – проговорила старуха, отходя. – Архангел Михаил любит всех Михаилов, живущих в Брюсселе. У меня два сына, и я обоим дала имя Михаил. Им в жизни везет. А там, – старуха махнула рукой в сторону городского управления, старинного здания, стоящего на противоположной стороне площади, – там мучили графов Эгмонта и Горна, восставших против испанского короля.

Хорошая погода продержалась недолго. Снова наползали тучи, задул северо-восточный ветер с холодного Скандинавского полуострова. Безлюдными стали улицы. По утрам мороз разрисовывал стекла ледяными узорами.

В один из таких холодных и пасмурных дней, когда Карл сидел с книгой у горячей кафельной печи, в дверь его номера громко постучали.

– Войдите! – крикнул Карл, вставая.

Дверь отворилась, и он увидел Женни с Женнихен на руках. За спиной у нее стоял носильщик с чемоданом и узлами.

– Проходите, мадам, – сказал Женни носильщик. – Или мы не туда постучались?

Женни стояла молча и неподвижно. Карл бросился к ней, взял из ее рук ребенка.

– Карл, – проговорила Женни, едва шевеля сведенными холодом губами. – Помоги мне. У меня нет больше сил.

– Сейчас, сейчас, Женни!

Карл положил на кровать дочь и снова бросился к жене. Обнял ее, потом взял под руку, повел в комнату, к горячей кафельной стене. Усадил в кресло, в котором за минуту до этого сидел сам, остановился перед нею, не зная, что делать дальше. Носильщик ушел.

– Распеленай дочурку, – подсказала ему Женни. – Здесь, кажется, тепло.

Пока Карл освобождал Женнихен от одеял и платков, Женни, откинувшись на спинку кресла, казалось, уснула. Карл, взяв дочь на руки, подошел к жене, склонился над ней, спросил: