Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

– Ладно, поговорим о листовках и брошюрках. Уверяю вас, они сильнее ваших ружей, – сказал Карл. – Листовка, а вернее, «Требование Коммунистической партии Германии», которое мы вручаем рабочим, уезжающим в Германию, содержит тактику и стратегию немецкого пролетариата в предстоящей революции, которая разворачивается как антифеодальная и буржуазная. Вот эти требования: Германия должна стать единой. Но не под властью Пруссии или какого-либо другого немецкого государства. Она должна стать единой демократической республикой. В этой республике все получают избирательные права, осуществляется всеобщее вооружение народа, отменяются все феодальные повинности. Земля, шахты, рудники, железные дороги, каналы, пароходы, почтовые станции становятся собственностью государства. Гарантируются всеобщее бесплатное образование, зарплата, обеспечение нетрудоспособных. Буржуазная революция в Германии должна стать прологом революции пролетарской. А для этого необходимо объединить всех рабочих, нужна Коммунистическая партия Германии, а не ваш легион…

Георг и Эмма, казалось, слушали Карла с интересом. Когда он закончил, Эмма сказала:

– Но ведь это только слова, Карл. Кто завоюет для народа все эти прекрасные права?

– Народ и завоюет, – ответил Карл. – Пролетариат, руководимый коммунистами.

– Пустые мечты, – сказал Георг. – В свою веру ты нас не обратишь.

– А вдруг? – усмехнулся Карл. – Разрешите попытаться еще?

– Зря потратишь время, – ответил Георг.

– В таком случае, – сказал Карл, – я откровенно заявляю вам, что ваша затея с легионом обречена на полный провал.

– Почему же? – взвилась Эмма. – Ты не веришь в нашу храбрость?

– Эмма, – ответил Карл спокойно, – я верю в вашу храбрость. В вашу безумную храбрость. Но вы, перейдя границу, встретитесь с регулярной армией, с хорошо обученными и хорошо вооруженными солдатами. Никакая храбрость не поможет вам устоять.

– Узнав о нашем легионе, поднимется весь немецкий народ, – возразил Гервег.

– А если не поднимется? Ведь немецкий народ не знает, за что вы сражаетесь. Кто расскажет ему о вас?

– Вы и расскажете, – ответила Эмма.

– Нет, – сказал Карл. – Те триста или четыреста рабочих, которых мы переправим в Германию поодиночке, с нашими «Требованиями» и «Манифестом», – кстати, скоро мы получим из Англии тысячу экземпляров «Манифеста Коммунистической партии», – эти рабочие будут вести в Германии серьезную политическую работу, подготавливать народ к схватке, которая решит судьбу революции.

– Значит, то, что мы намереваемся сделать, не для революции? – мрачно спросил Гервег.

– Вы погубите и людей и себя. Вы погибнете, ничего не добившись, Георг. Будь же благоразумным.

– Никогда смерть не бывает напрасной.

– Да! – сказала Эмма. – Смелая смерть лучше трусливой жизни.

– Ладно. – Карл встал. – Красивые слова остаются всего лишь красивыми словами, Эмма. Ваш легион будет разбит. Вы закроете в Германию дорогу другим немцам, которые не меньше вас, а больше, в тысячу раз больше беспокоятся о судьбе немецкого народа, немецкой революции. С ними революционный разум, а не с вами! Вы будете виновны не только в той крови, которая прольется на границе, но и в той, которая прольется потом, в застенках тюрем. Вы дискредитируете революцию. Прощайте!

Карл и Женни покинули дом Гервегов.

Отправив Женни вместе с детьми в Трир, Карл и сам начал готовиться к отъезду в Германию. И когда уже почти все было готово к отъезду, он навестил Генриха Гейне.

Дверь Марксу открыла старая служанка Генриха Гейне.

– Я Маркс, – назвался он. – Могу ли я увидеть господина Гейне?

– Он сейчас моется, – ответила служанка. – Подождите вон в той комнате, если хотите, – предложила она. – Его вынесут через полчаса.

– Вынесут? – переспросил Маркс. – Впрочем, извините. Я все время забываю, что господин Гейне тяжело болен.

– Уж как болен, как болен! – вздохнула служанка. – Сам и шагу сделать не может. Точно ребеночек: все ему подай, все ему принеси. Врагу такой болезни не пожелаешь. Но голова у него светлая, – словно спохватившись, продолжала служанка, – голова хорошая, все понимает, про все разговаривает…

Четверо женщин внесли Гейне на полотняной простыне, держа ее за углы. Уложили в постель.

– Вот видишь, Карл, – улыбнулся Гейне, которого Маркс с трудом узнал: так изменила его болезнь. – Вот видишь, Карл, женщины все еще носят меня на руках.

Шутка получилась не очень веселая.

– Прежде всего хочу передать тебе привет от Женни, – сказал Карл, подсаживаясь поближе к кровати. – Она просила.

– Да, да. Спасибо, спасибо. – Гейне закрыл глаза.

– Ты устал, Генрих? – спросил Карл.

– Нет. Я закрыл глаза, чтобы яснее представить себе Женни. Она по-прежнему очаровательна? Не постарела?

– Никого не щадит время, Генрих, – ответил Маркс. – У нас уже трое детей. Но Женни по-прежнему очаровательна.

– Я рад, Карл. О тебе же я не говорю: ты полон сил, у тебя прекрасные живые глаза и совершенно сократовский лоб, за которым так и чувствуются горячие и смелые мысли. А я – развалина, хотя жить мне еще лет восемь. Так говорит один врач.

– И живи, – сказал Карл. – Всякая жизнь – жизнь, другой не будет.

– Разумеется, Карл. Разумеется. Но если бы я знал раньше, что меня ждет эта матрасная могила, я нашел бы способ завершить свою жизнь иначе. С пользой для людей. Хотя, если говорить правду, не было подходящего случая. Я хочу сказать, Карл, что вы очень задержались с революцией. Что вам стоило начать ее хотя бы на три года раньше? – Гейне снова закрыл глаза, в уголках его губ задрожала слабая улыбка.

– Ты можешь еще послужить революции, – сказал Карл. – Как служил ей раньше: своими стихами.

– И тогда можно умереть?

– И тогда ты увидишь новую жизнь, Генрих.

– Думаешь, я увижу, доживу?

– Несомненно. Скажу тебе больше: ты сможешь вернуться в свободную Германию.

– Я не очень-то верю в это, Карл. Если не взяться за дело, никакой свободной Германии не будет. Гервег, Руге, Борнштедт – все они либо болтуны, либо авантюристы.

– Ты прав, Генрих. Ты, как всегда, прав. Понадобится время, чтобы все стало на свои места. Нужна большая работа. Нужно объединение всех демократических сил. Нужно довести общими силами буржуазную революцию до той точки, до той черты, за которой и начинается пролетарская революция. И подготовить пролетариат к этой, его собственной, революции. Поэтому я отправляюсь в Германию. Я и Энгельс. Мы намерены, Генрих, создать в Германии газету, которая объединит вокруг себя все здоровое и живое. Я надеюсь, Генрих, что на страницах этой газеты будут и твои новые стихи.

– Завидую тебе, Карл, – сказал Гейне. – До слез завидую. И боюсь, что не смогу сдержать этих слез. А ты подумаешь: «Каким слабым и слезливым стал Гейне». Но ты так не думай. – Гейне прикрыл глаза ладонью. – Ты так не думай, Карл. Конечно, я стал слабым, слезливым: меня доконала проклятая болезнь. Но я найду еще силы, чтобы написать для вашей газеты стихи. Я обещаю.