Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

– Да?! – удивился и, кажется, обрадовался Бюргерс.

– Да, – твердо ответил Маркс.

– Именно это я хотел предложить, – сказал Бюргерс. – Маркс лишь на мгновение опередил меня. А я именно это хотел предложить.

– Не будем с этим считаться, – сказал Маркс, и Энгельс снова прикрыл улыбку рукой. – Хотя факт этот чрезвычайно знаменательный, Генрих. Мы не даром провели столько времени вместе. – Маркс говорил это, обращаясь к Генриху Бюргерсу. – Помнишь, как мы мерзли зимой сорок пятого, убегая из Парижа в Брюссель, как потом бедствовали в Брюсселе, делились друг с другом всем, чем могли… Общая судьба объединяет. Общая судьба делает людей единомышленниками, Генрих. Это прекрасно. Сказав, что наша газета должна стать органом демократии, я и не предполагал, что ты думаешь о том же. А ведь мог бы догадаться, помня о нашем прошлом…

– О нашем общем прошлом, – растрогался Бюргерс. – Да, да, о нашем общем прошлом.

– А будущее? – Маркс, сидевший все это время за столом, встал. – А будущее, друзья? Разве оно не станет нашим общим будущим? К чертям уныние! К чертям опасения! Не хватает средств? Найдем! Есть, есть еще люди, друзья, которые ради революции не пожалеют своего кошелька. Ведь кошелек – не жизнь, кошелек – пустяк! А мы готовы отдать за революцию жизнь! Разве не так? Разве не так, Бюргерс?

Бюргерс взял Маркса за руку и крепко пожал ее.

– Пусть кого-то испугают наши имена, – продолжал Карл, – пусть кто-то завизжит от страха! Это нас не остановит! Любовь и похвалы мерзавцев мы отвергаем! – При этих словах он весело подмигнул Энгельсу. – И конечно же, наша газета будет откликаться на требования рабочих, как скалы рейнских берегов откликаются на голос лодочника.

– Браво! – захлопал в ладоши Веерт. – Прекрасное сравнение, Карл!

– Мы будем отстаивать демократию с позиций пролетариата, – добавил Маркс.

Разговор на этом не кончился. Он продолжался и на другой день, и на третий. В конце концов общее решение было принято. Генрих Бюргерс, как и было договорено, составил проспект «Новой Рейнской газеты». И хотя этот проспект не вполне устраивал Маркса и Энгельса, они с ним согласились, чтобы ускорить выпуск газеты.

Энгельс уехал в Бармен, Веерт – во Франкфурт. Им, как и многим другим сотрудникам будущей газеты, было поручено найти для газеты акционеров.

Карл остался в Кёльне и занялся подготовкой первого номера «Новой Рейнской газеты», а также устройством своих личных дел. Чтобы вызвать семью в Кёльн, нужно было найти квартиру, получить право на жительство.

С квартирой дело уладилось быстро: помогли друзья, старые знакомства. Шесть лет назад, в апреле 1842 года, здесь, в Кёльне, Карл начал свою журналистскую деятельность: был сотрудником, а затем и редактором «Рейнской газеты». Многие в Кёльне еще помнят, как благодаря Карлу «Рейнская газета» за короткий срок стала самой популярной газетой в Рейнской провинции и вызвала гнев короля Пруссии…

Тогда Карлу было двадцать четыре года, он был холост и не существовало еще на свете ни Женнихен, ни Лауры, ни маленького Эдгара – его дочерей и сына. Да и нынешнего Карла тогда не существовало: был совсем другой Карл, последователь Гегеля, бунтарь духа, философ и поэт. Шесть лет для молодого человека – полное обновление мыслей и чувств. И странно ему вспоминать себя таким, каким он был тогда…

А город остался прежним. Архиепископ Конрад фон Гохстеден, положивший первый камень в основание Кёльнского собора шестьсот лет назад, узнал бы, наверное, свой город и теперь. Собор, конечно, не узнал бы: собор переменился за шестьсот лет, заметно приблизился к своему завершению. Да и пора бы: шесть веков – достаточный для этого срок. Правда, почти триста лет стен собора не касалась рука каменщика, а в конце прошлого века он служил складом для сена наполеоновских драгун. Это обстоятельство, возможно, и всколыхнуло в немцах сначала чувство возмущения поступком французов, а затем и благородное чувство уважения к отечественной старине. И вскоре почти в каждом немецком доме стали обязательными разговоры о достройке собора. Разговоры эти дошли и до королевского дворца. И тогда Фридрих-Вильгельм III приказал начать реставрацию собора. А нынешний король Пруссии Фридрих-Вильгельм IV решил его достроить. Как сообщают кёльнские газеты, в сентябре будет начата торжественная достройка собора. И возможно, на эти торжества прибудет сам Фридрих-Вильгельм IV. Все газеты подчеркивают это слово «возможно». А одна совсем смелая газета даже написала: «Возможно ли, что на торжествах закладки будет король?»

«Возможно, возможно», – подумал Карл.

Марксу нравился Кёльн, родина Агриппины, супруги римского императора Клавдия. В честь Агриппины, как сообщают древние историки, город был назван Колониа Агриппина. Со времени рождения Агриппины прошло восемнадцать веков. И латинское слово «Колониа» стало произноситься как Кёльн. Карл любил гулять по мосту через Рейн, по длинному мосту, украшенному башнями и статуями. Если идти не торопясь, то путь от одного конца моста до другого занимает двадцать – двадцать пять минут. Двадцать пять минут в одну сторону и столько же обратно. Свежий ветер над Рейном, много солнца и в чистом небе, и на воде…

О чем-то он тосковал однажды в Париже. Вспомнил: в листьях каштана, росшего за окном, шуршал дождь, а ему, Карлу, почему-то слышался шорох дождя в травах на рейнском берегу. Или на берегу родного Мозеля? Ах, не все ли равно, не все ли равно?

Директор кёльнской полиции Мюллер, с которым Карл виделся на прошлой педеле, сказал ему:

– Теперь, именно теперь, вы можете надеяться, доктор Маркс, что ваше прусское гражданство будет восстановлено. Тогда, в Брюсселе, вы поступили, конечно, недальновидно, отказавшись от прусского гражданства. Теперь у вас и хлопот никаких не было бы.

– Прусское гражданство создавало тогда много хлопот, – ответил Мюллеру Карл. – Ведь Пруссия настаивала на моей высылке из Брюсселя. Ей удалось выслать меня из Парижа, удалось бы и из Брюсселя.

– Возможно, – не стал спорить Мюллер. – Но теперь само провидение за вас. Я хотел сказал: сама революция…

– Но законы в Пруссии пока старые, господин Мюллер.

– Правильно, – согласился тот. – Законы пока старые, а отношение к ним уже новое. А когда на старые законы смотрят новыми глазами, изменяются и сами законы.

– Вы оптимист, господин Мюллер, – сказал Маркс. – Благодарю вас.

– Мне известно, что вы, господин Маркс, еще больше оптимист: вы, конечно, надеетесь, что старыми законами скоро будут обклеивать стены… Впрочем, можете не отвечать мне.

– Это тоже новое отношение? – спросил Карл.

– Если хотите, да, – ответил директор полиции.