Эрвин Бартман - Тяжелые бои на Восточном фронте [Воспоминания ветерана элитной немецкой дивизии, 1939–1945]

Выспавшись, мы продолжали путь к линии фронта. На синем небосклоне ярко сияло солнце, а мы, словно туристы, внимательно разглядывали проплывающие мимо пейзажи. В полях цвели огромные – выше человеческого роста – подсолнухи.

– Какие красивые, – сказал я нашему унтершарфюреру.

– Да уж, красивые – только это смертельная ловушка для пехоты.

Несколько дней спустя полил сильный дождь. Под колесами наших грузовиков и бронетранспортеров дороги быстро превратились в грязное месиво. Раз за разом мы вынуждены были вылезать из грузовиков, чтобы вытолкнуть их из грязи. Однажды мы никак не могли вытащить застрявший грузовик. Тогда откуда-то подвели колонну военнопленных; это были первые русские солдаты, которых мне довелось увидеть. Их заставили веревками вытаскивать завязшие в грязи грузовики и мотоциклы. На следующий день в небе снова ярко светило солнце. Грязь быстро высохла, и дороги вновь стали проходимыми.

Я был одним из 674 новобранцев, прибывших в составе пополнения, чтобы компенсировать тяжелые потери, понесенные «Лейбштандартом» во время недавнего сражения под Уманью и захвата Киева.

Однажды нас выстроили у ограды прекрасного загородного дома, который служил нашим полковым штабом. Зепп Дитрих, командир «Лейбштандарта», подошел к нам, пожал кое-кому руки и дружески поприветствовал. В это время офицеры начали отбирать личный состав для своих подразделений. Наши ряды быстро редели, и вскоре я оказался в числе десятка молодых солдат, перед которыми стояли Зепп Дитрих, унтерштурмфюрер и роттенфюрер.

– 4-я рота – это хорошо экипированное подразделение атаки. Имеет на вооружении 12 минометов и 12 станковых пулеметов, распределенных по трем взводам, – объяснил унтерштурмфюрер. – В каждый пулеметный расчет входит пять шутце (рядовых). Шутце номер один несет и стреляет из пулемета. Шутце номер два отвечает за лафет, треножник для направления пулеметного огня в определенный сектор обстрела. Каждый из остальных членов расчета несет по два ящика с патронами – по 600 патронов в каждом – и запасной пулеметный ствол. – Посчитав, он отобрал восемь моих товарищей. – Эта группа отправится с роттенфюрером, который сопроводит вас к пулеметным взводам.

Унтерштурмфюрер продолжил речь, а Зепп Дитрих наблюдал за происходящим, пристально вглядываясь в наши лица.

– Остальные войдут в группу управления роты, которая занимается обеспечением связи. Эта задача жизненно важна для нашего боевого успеха. Ваши обязанности будут включать прокладку телефонных кабелей и доставку донесений. Пулеметный и минометный огонь обеспечивает поддержку наших фронтовых пехотных частей, задача которых – вытеснить противника с оборонительных позиций в зоны поражения. Это эффективная боевая техника, зачастую приводящая к тотальному уничтожению противника, но успех во многом зависит от связи, точной связи между…

Нахмурившись, унтершарфюрер взглянул на небо.

Я машинально повернулся, чтобы понять, что происходит, и вдруг заметил пятно в небе, которое стремительно приближалось к нам. Потом услышал гул. От сильного глухого удара в бок я рухнул в мелкую траншею по другую сторону от изгороди. Опомнившись, я увидел, что рядом со мной лежит Зепп Дитрих, а вокруг клубится пыль от пуль, которыми неведомый враг осыпал нас откуда-то сверху.

Над головой проревел русский истребитель…

– В следующий раз, когда увидите подобное, немедленно бросайтесь в укрытие, – с улыбкой проговорил Зепп Дитрих – я ведь не всегда буду рядом, чтобы о вас позаботиться… [13]

Мы взяли Херсон. Здесь наш обершарфюрер получил ранение в руку. Мы миновали кладбище советских солдат, посмеялись над товарищами из горнострелковой дивизии и их верблюдами. Несколько дней мы нежились на солнце, грызли семечки, поглядывая на Черное море и его чернильную синеву, усиленную могучими пенистыми волнами. А потом нам было приказано отправляться на северо-восток, к Бериславу на берегу Днепра.

Ранним утром 10 сентября 1941 года мы достигли крутого берега, обрывающегося к Днепру. Впереди силуэты солдат, казалось, сливались с землей, когда они начинали спуск в долину, к длинному понтонному мосту, который растянулся на сотни метров к туманным теням на противоположном берегу. Вскоре настала очередь нашей 4-й роты. Шелест обмундирования, лязг металла, возбужденный смех в ответ на чью-нибудь шутку – такие звуки издавали молодые люди, собирающиеся в борьбе с большевизмом рискнуть всем на свете.

Звонкий свист заставил меня встрепенуться. Раздался крик:

– Все в укрытие!

Я тут же растянулся на земле, начав судорожно искать канаву или яму. Ударные волны от взрывов сотрясали каждую косточку в моем теле. Земля и камни летели в воздух, словно из жерла мощнейшего вулкана. Откуда-то с противоположного берега реки русский корректировщик направлял огонь артиллерии прямо на наше расположение. У меня дрожали руки и ноги. Как и другие новобранцы вокруг, я понятия не имел, что делать.

На наше счастье, неподалеку раздался чей-то уверенный голос:

– За мной!

Это был унтершарфюрер Гейнц Новотник. Несмотря на свои 20 с небольшим лет, для нас, еще совсем зеленых новичков, он был «старым зайцем», опытным солдатом, который прошел целым и невредимым через битву под Уманью. Этот человек не понаслышке знал искусство выживания. Доверившись его опыту, мы рванули вперед и бросились на землю под выступ обрывистого берега, с ужасом вздрагивая от рвущихся наверху снарядов.

– Видите, – ревел Новотник, и его голос заглушил шум канонады, – здесь вполне безопасно и можно отсидеться: снаряды ложатся на склоны или поверху.

Пока продолжался обстрел, мне удалось совладать с нервами, и я уже не обращал внимания на крики и стоны раненых, которые, казалось, раздавались отовсюду.

Новотник перекатился на спину и указал на небо:

– «Штуки»!

В этой суете я не расслышал, как подоспели наши самолеты. Уши Новотника, более чуткие и давно привыкшие к шуму войны, в отличие от моих, сразу различили характерный рев моторов немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука». Сотни солдат закричали, радостно приветствуя своих, когда «Штуки» ровным строем промчались над нами. Превратившись в едва различимые пятнышки, они спикировали на цели, и мы услышали знаменитые «иерихонские трубы», душераздирающий, наводящий ужас рев, который издают эти самолеты, когда вот-вот сбросят свой смертоносный груз. На противоположной стороне реки раздались взрывы, заклубился дым. Обстрел со стороны противника резко прекратился. Мой первоначальный страх прошел, уступил место экстазу. Я ведь, по сути, только что выжил. А сколько еще раз мне предстояло это повторить?..