Эрвин Бартман - Тяжелые бои на Восточном фронте [Воспоминания ветерана элитной немецкой дивизии, 1939–1945]

Румяное лицо унтершарфюрера скривилось в улыбке.

– У меня для вас приятный сюрприз, старые зайцы с Восточного фронта, – объявил он голосом, гремевшим, как альпийский гром. – Сегодня вы осмотрите достопримечательности Парижа. – А потом его рука изящно качнулась в направлении стоявшего неподалеку грузовика. – Господа, прошу занимать места!

Когда мы забрались в кузов, мотор грузовика нетерпеливо затарахтел. Мы проехали через деревню, увидев на углу одной из улиц симпатичную девушку лет восемнадцати. Она стояла, закрывая лицо ладонью от яркого солнца. Улыбнувшись, она махнула нам. Ну а мы, как и полагается молодым людям, ответили на ее приветствие хриплыми одобрительными воплями и громким свистом. Грузовик продолжил путь, а девушка прижимала к лицу свои длинные каштановые волосы, не давая ветру разбросать их в стороны…

По синему небу плыли небольшие ослепительно-белые облака. Солнце согревало нас нежным теплом, и мы были счастливы, чувствуя себя скорее туристами, нежели солдатами.

С приближением к Сене улицы стали пошире, а здания – более приятными для глаз. Какое удовольствие – ехать на машине по добротной дороге и наблюдать, как спокойные жители занимаются своей повседневной жизнью. Какое счастье, что волей судьбы прекрасный Париж почти не пострадал от бомбежек!

Мы пересекли Сену по широкому мосту с декоративными уличными фонарями. Борис вдруг завизжал, как ребенок, указывая пальцем куда-то вдаль:

– Смотрите, Эйфелева башня!

Большинство из нас помнило кадры кинохроники, на которых Гитлер восхищается этим чудом инженерного искусства, и мы с разочарованием увидели, как башня, ненадолго вынырнув из-за домов, скрылась за деревьями. Вскоре наш грузовик притормозил на огромной площади. Как мне показалось, на окраине большого парка. Пассажирская дверца кабины открылась, и у борта грузовика появился наш унтершарфюрер.

– Всем на выход!

Мы спрыгнули вниз и стояли, крутя головой и упиваясь окружающими нас красотами.

– За мной, – сказал унтершарфюрер. – Хочу кое-что вам показать.

Мы последовали за ним, как послушные школьники во время однодневной экскурсии. Унтершарфюрер провел нас к высокому каменному обелиску на краю площади.

– Гранит, – объявил он, встав у основания. – Из Луксора.

Я начал пристально разглядывать таинственные символы, вырезанные на поверхности обелиска.

– Иероглифы повествуют о Рамсесе I и Рамсесе II, фараонах Древнего Египта, – продолжал наш унтершарфюрер. – Этим надписям больше трех тысяч лет. А теперь обернитесь.

Мы остановились не на краю парка, как мне показалось вначале, а у великолепного бульвара, окаймленного по обеим сторонам рядами деревьев.

– Знаменитое авеню Елисейские Поля, – объявил наш унтершарфюрер, словно напыщенный гид. – А роскошные мраморные статуи по обеим сторонам дороги – это Лошади Марли. Как видите, они обузданы грумами, отсюда и замечательная метафора о власти человека над силами природы. Вдали вы видите Триумфальную арку, самую высокую в мире. Скоро вы поближе познакомитесь со всем этим, – добавил он, поворачиваясь к ожидающему нас грузовику, – но не сегодня.

Оставив позади покрытые листвой бульвары, мы проезжали через узкую улицу с многоквартирными домами. Ставни всех окон были открыты, чтобы не упустить никакой, даже самый легкий ветерок, который мог бы хоть как-то ослабить жару. Название этой улицы навсегда врезалось мне в память: Рю д’Амстердам. Повернув, мы оказались на красивом бульваре с разделительной полосой, усаженной деревьями. В их тени могли укрыться местные жители, которые шли по своим делам, не выказывая ни малейшего желания признать, что их страна оккупирована врагами.

– «Красная мельница»! – воскликнул Борис, указывая на красную ветряную мельницу, взгромоздившуюся на вершине низкого здания. Это было знаменитое кабаре «Мулен Руж».

Шины нашего грузовика взвизгнули, когда мы резко остановились на раскаленной мостовой. У борта грузовика стоял человек на трехколесном велосипеде, загруженном метровыми багетами, и тихо сверлил нас взглядом, в котором явно читалось: «Смотрите же, куда вы едете, черт побери».

К нашему восхищению, оставшуюся часть дня мы провели именно в «Мулен Руж», наблюдая, как на сцене танцуют красотки, и потягивая прохладное пиво…

Спустя несколько дней после посещения кабаре «Мулен Руж» мы снова приехали в Париж. Было очень приятно прогуляться в тени деревьев, но вскоре мы забрели в бар, расположенный неподалеку от солдатского клуба вермахта. Как только мы уселись за столики, на нас набросились смазливые девицы. Они прижимались к нам своими гибкими телами, садились к нам на колени, обвивая руками нас за плечи. Это были, естественно, проститутки, но исходящий от них аромат, прохладное прикосновение их мягких пальцев к моей щеке воспламенили ту врожденную страсть, которая заставляет молодых людей искать себе компанию молодых женщин. Мы купили им выпить, смеялись над их ломаным немецким. А потом одна из этих красоток запела «J’attendrai». Мой спинной хребет, казалось, размяк, и по коже прокатилась волна удовольствия. Желание и ностальгия слились в единую замечательную эмоцию, для которой я не нашел названия.

Слабый румянец покрыл бледные щеки девушки, когда последняя нота сорвалась с ее губ. Тишину нарушил взрыв аплодисментов. Хлопали все, кто находился в баре. Девушка скромно улыбнулась и опустила глаза, а мы дружно затянули собственную песню – «Das ist Berlin».

Внезапно дверь бара распахнулась и вошел наш австрийский унтершарфюрер. Под мышкой он нес девушку, которая вопила и крутила ногами. Никто из нас не заметил, как он ушел, но мы от души посмеялись над его новым появлением. Девчонка завопила что-то по-французски, когда он осторожно поставил ее на ноги. Ее подруги, сидящие с нами за столом, вдруг задышали так, как будто стали свидетелями какого-то чуда.

– Что такое? – спросил я у них.

Девушки переглянулись, а потом завизжали от восхищения. Одна из них бросилась к нашему громиле-унтершарфюреру, прикоснулась рукой к его промежности и выдохнула:

– Mon Dieu.

Хотя я знал, что она проститутка, мои мечты в последующие несколько ночей уносили меня обратно в тот бар в Париже, к девушке, которая так красиво пела. «Странно, что такая красавица делает в таком месте?» – ломал я себе голову. В то время я был еще слишком молод, чтобы осознать глупость моего безумного увлечения. Я представлял, как держу ее за руку, целую ее в губы. Даже днем я мыслями часто переносился в тот бар, где она работала…

На утреннюю перекличку к нам явился роттенфюрер от квартирмейстера – с измерительной лентой на плече. С ним пришел помощник с папкой.