Эрвин Бартман - Тяжелые бои на Восточном фронте [Воспоминания ветерана элитной немецкой дивизии, 1939–1945]

Несмотря на атаку русскими железнодорожной станции, мне удалось сохранить бутылку шнапса и несколько коробок сигарет, которые я раздобыл в Ораниенбурге. Большую часть я продал, когда прибыл на командный пункт роты. Однако несколько пачек сигарет и бутылку шнапса я все же сберег для своих товарищей. Наконец, я отыскал местонахождение своего подразделения в добротном бункере.

– Никак не мог расстаться со своими французскими подружками, а, Эрвин?

– Как там дела в Берлине?

Один за другим ко мне подходили мои боевые товарищи, пожимали руку, хлопали по спине, смеялись, как взволнованные школьники. Наконец-то я был «дома» и с облегчением узнал, что за время моего отсутствия подразделение не понесло потерь. Я передал бутылку шнапса по кругу, и каждый смог сделать приличный глоток и на время забыть о холоде. Затем порылся в карманах маскхалата, нащупал нетронутую пачку сигарет и сунул Борису в руку.

Его лицо озарила широкая улыбка.

– А я уж подумал было, что одна из бомб угодила тебе по башке.

– В Берлине царил какой-то переполох, – объяснил я, – нас посылали то туда, то сюда. В итоге мне все-таки удалось добраться до Эврё. А потом наконец я сел в эшелон, перевозящий одну из танковых частей СС, но ты не поверишь, как же медленно он тащился!..

Расположившись на высотах, выходящих на покрытый коркой льда Северский Донец, 4-я рота обороняла один из участков фронта на восточных подступах к Харькову. Я проложил линии телефонной связи, которые мы называли «нитками марионеток», чтобы связать рассредоточенные пулеметные расчеты с командным пунктом роты.

Через несколько дней после того, как я благополучно устроился на новом месте, русские начали артподготовку, во время которой телефонная связь с командным пунктом была нарушена. Моей задачей было восстановить связь как можно быстрее. Задача крайне опасная во время интенсивного боя. Я шел вдоль телефонной линии по глубокому снегу, и ноги то и дело проваливались, ломая тонкую ледяную корку. По спине и бровям ручьями стекал пот. Лицо обволакивали белые облака пара из выдыхаемого воздуха. Я отыскал разорванный конец кабеля, но целый его участок, ведущий к командному пункту, был утрачен во взрытом разрывами снегу. Под свист пуль, никак не дававший чувствовать себя в безопасности, я начал систематический поиск, пока не нашел недостающий конец кабеля. Однако он оказался слишком коротким для соединения с кабелем, идущим от линии фронта.

Пришлось восстанавливать обрыв куском кабеля с катушки, которую нес с собой. Из кожаной сумки на поясе я достал инструмент для зачистки проводов, опустился на колени возле перебитого кабеля и снял перчатки. Прежде чем я закончил с первым контактом, мои пальцы онемели. Я выронил инструмент, потом снова нашел его в прозрачном снегу. Пока я трудился над вторым контактом, мои пальцы стали синими и ими было больно пошевелить. Когда я закончил ремонт, то оглянулся вокруг и заметил группу русских на расстоянии около сотни метров. Один из них позвал меня. Я едва мог поверить собственным глазам: солдат был в каске и… в юбке! Девушка! И не одна – целое женское отделение. По какой-то причине они не стали стрелять, хотя я, должно быть, представлял весьма заманчивую цель. Видно, снова вмешался мой ангел-хранитель и спас меня от верной гибели…

Когда я вновь оказался в нашем теплом и удобном бункере, то рассказал товарищам о том, что натолкнулся на русский женский отряд. Внимательно выслушав меня, они стали посмеиваться. И каждый для полноты картины добавлял свой комментарий.

– Должно быть, ты отчаянно нуждался в девочке, Эрвин! Неужели та малютка из Парижа так запала тебе в душу?

– А ты не назначил с ними свидание?

– Я же говорю, ты просто ослеп, приятель. И тебе повсюду мерещатся одни только бабы.

Все засмеялись, и, по правде говоря, я уже и сам начал сомневаться в том, что увидел. Однако на следующий день они смогли лично убедиться в том, что я не плел небылицы.

В темное вечернее небо с шипением устремились наши сигнальные ракеты, разорвавшиеся миллионами ярких звездочек. На освещенных вспышками заснеженных полях у Северского Донца двигались многочисленные зловещие тени… К нам приближалась русская пехота.

– Беглый огонь! – крикнул наш командир взвода.

Наши пулеметчики пустили в дело свои новенькие MG-42. Их интенсивный огонь помог сорвать еще одну ночную атаку противника. Днем русские принялись обстреливать нас из своих гаубиц. У их снарядов был весьма характерный звук, и мы их побаивались, потому что они взрывались через долю секунды после того, как мы слышали свист. Времени для того, чтобы укрыться, не было. Но еще больше пугал вид бесконечных колонн русской пехоты, которые черными змеями день за днем тянулись через заснеженные поля на противоположном берегу Северского Донца, пробивая себе путь вокруг нашего южного фланга и стремясь замкнуть смертельную петлю…

Измотанные бесконечными боями, не имея ни малейшей возможности выспаться и испытывая проблемы с провиантом, мы понимали, что не сможем выдержать еще одну массированную атаку. В сумерках, при температурах ниже минус 30 градусов, мы оставили свои хорошо подготовленные позиции и отступили на юго-восток, к поселку Рогань, пригороду Харькова.

Едва мы успели организовать оборонительные позиции в центре Роганя, как русские вновь пошли в атаку. Временами интенсивность огня была так высока, что невозможно было выглянуть в окно или из-за стены, не рискуя получить дырку в голове. Танки Т-34 при поддержке крупных сил пехоты прорвали нашу оборону. После трех или четырех дней непрерывных боев мы отступили на открытую холмистую местность между Харьковом и Роганем, и силы каждого из нас были уже на пределе. На правом фланге, по ту сторону большого оврага, тяжелые потери несла наша 1-я рота. Она занимала позиции на ключевой высоте, выходящей на главную дорогу к Харькову. Русские постепенно теснили нас все ближе к центру города, готовясь к решающему удару.

К счастью, нами командовал не кто-нибудь, а «Папа» Хауссер. Хорошо усвоив урок Сталинграда, он отдал приказ отступить из города. Сразу после полудня 15 февраля – эту дату я помню хорошо потому, что это был день после годовщины свадьбы моих родителей, – мы отступили через коридор шириной всего в несколько сот метров, устроенный на западной окраине города.

Вскоре пошли слухи, что Хауссер, рискуя навлечь на себя самое серьезное наказание, по сути, спас нам жизнь. Он ведь отважился проигнорировать приказ Гитлера защищать Харьков до последнего солдата. Иметь такого командира, который заботится о своих солдатах, было для нас большой честью. Мы знали, что он никогда не пожертвует нами, своими «мальчишками», ради того, чтобы выполнить какой-нибудь ненужный приказ сверху.