Аполлон Давидсон - Сесил Родс — строитель империи

Он мечтал об Оксфорде. Но мечта была недостижимой, и, закончив в 1869-м гимназию, он оказался на распутье. В следующем году решено было, что Сесил отправится на юг Африки, где уже обосновался один из его старших братьев, двадцатипятилетний Герберт.

Почему судьба его решилась именно так? Одни биографы видят причину в слабом здоровье Родса, для которого якобы был полезен южноафриканский климат. Другие напоминают, что в тогдашних английских семьях многие сыновья отправлялись в колонии: там, конечно, куда больше неожиданностей, опасностей, риска, но зато легче пробить себе дорогу, сделать карьеру, разбогатеть. Так разлетелись по свету и братья Сесила Родса — уехали в колонии, служили в армии. Никто из них не захотел пойти по стопам отца. Верх взяли не семейные традиции, а дух времени. И если отец окончил свои дни дома, в Англии, то трое из его сыновей — в Африке.

Сесил Родс впоследствии говорил так:

— Почему я отправился в Африку? Ну, вам могут сказать, что для поправки здоровья или из-за тяги к приключениям — в какой-то мере и то и другое верно. Подлинная же причина в том, что я не мог больше сидеть без дела.

Так объяснял свое прошлое зрелый политик, король алмазов и золота. Но так ли ясно это было тому семнадцатилетнему юноше?

Он плыл на паруснике. Деревянный корабль «Эудора» шел по тем временам не так уж медленно, путешествие заняло всего только… семьдесят два дня. Два с половиной месяца!

Было время подумать, вспомнить туманные берега удалявшейся родины, помечтать о приближавшихся жарких краях. Что еще делать длинными днями, вглядываясь в бесконечное однообразие морских далей? Хорошо думалось и вечерами, при тусклом свете раскачивающихся масляных ламп, и ночью, после десяти, когда лампы гасили. Во избежание пожаров пассажирам строго-настрого запрещалось зажигать в каютах не только свечи, но даже тогдашнюю новинку — спички. Так он и коротал время — в разговорах со спутниками, в размышлениях о будущем.

Среди пассажиров многие, если не большинство, — переселенцы, люди, решившие начать новую жизнь вдали от родины, далеко не ко всем милостивой. Да и те, кто не хотел окончательно переселяться, ехали надолго. Если одна только дорога туда и обратно занимает почти полгода, вряд ли кто отправится в путь просто для развлечения. Больше всего, конечно, говорили о Южной Африке. Припоминали газетные сообщения, обсуждали слухи. Родс внимательно слушал, изредка вставлял свое слово, ведь он тоже знал кое-что о Южной Африке — из писем Герберта.

Вспоминали и рассказы путешественников. Тогда по всей Европе говорили о Ливингстоне. Его «Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке», изданные в Лондоне в 1857 году, были переведены на многие языки. А в 1870-м тревога о судьбе Ливингстона, затерявшегося где-то в дебрях Тропической Африки, глубоко взволновала людей во многих странах мира. Журналист Стенли по поручению газеты «Нью-Йорк геральд» готовился отправиться на поиски.

За кормой корабля полыхала одна из самых больших европейских войн второй половины прошлого столетия — между Францией и Пруссией. Она началась, когда корабль плыл по Атлантике. Но телеграфа еще не было, и вести шли долго, так что обсуждать ход этой войны было трудно. Поминали и другие войны. Ведь и за короткую жизнь юного Родса редкий год английских солдат не посылали сражаться и умирать. В России — Крымская война, в Индии — восстание сипаев, в Китае — вторая опиумная война, в Японии — бомбардировка портов, в Эфиопии — война против крупнейшего африканского государства. Одно время носилась в воздухе даже угроза войны с Соединенными Штатами.

Вот они, красные мундиры, — ив портах, и на судах. Среди тех, кто плыл с Родсом на одном корабле, многим придется отправиться потом в разные концы света расширять пределы Британской империи, где «никогда не заходит солнце». И не все, далеко не все вернутся домой. Об этом, конечно, говорили и на палубе, и в салоне, и в каютах: кто — с тревогой, кто — с патриотической напыщенностью.

Пассажиры из состоятельных обсуждали и светские новости, а кто-то и литературные. Смерть Диккенса — он умер за несколько дней до отплытия их корабля (о смерти Проспера Мериме не знали — он скончался, когда они были уже у берегов Южной Африки). Новинки — «Лунный камень» Уилки Коллинза и «Алису в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Романы модного тогда Энтони Троллопа. Сам Троллоп через несколько лет тоже сядет на корабль, чтобы повидать юг Черного материка и написать двухтомник «Южная Африка». Романы Жюля Верна. Герои одного из них — «Пять недель на воздушном шаре» — летали над той самой Африкой, откуда сейчас пышет жаром на просмоленные борта парусника. А герои другого — «Приключения трех русских и трех англичан в Южной Африке» — изучали как раз те места, куда теперь направляются Родс и его спутники.

Любимый сверстниками Родса Эмиль Габорио сам служил в Африке, был кавалеристом. Да и Дюма трудно не вспомнить. Он отправил своего виконта де Бражелона «в Африку, где умирают». И сам побывал в Африке, и издал, как после каждого своего путешествия, несколько томов путевых впечатлений. Теперь ему шестьдесят восемь, уж не до путешествий и не до сражений, жить осталось несколько месяцев. А Понсон дю Террайль, почти столь же плодовитый, как Дюма, уже сражается против пруссаков, вторгшихся на французскую землю.

Литературные реминисценции занимают немногих. Элиту. Большинству не до светских бесед. Книг некоторые из переселенцев и раньше не читали. А уж тут — до того ли? Ведь едут они на чужбину не просто так, а от злой судьбы. Что-то там, впереди? Да и на корабле уже начались несчастья — кто-то тяжело заболел, а лечить нечем, другой, изрядно выпив, устроил скандал…

Чего только не насмотрелся, не наслушался он за эти два с половиной месяца, за шесть тысяч миль пути, и на корабле, и в портах. Близко увидел жизнь бедняков, и выглядела она куда страшнее и непригляднее, чем из окон дома стортфордского викария. Изможденные женщины, грязные дети, беспомощные старики. Пьяницы, шулеры, проститутки…

Родс не оставил воспоминаний об этом пути, как и вообще о своей жизни. Но вот впечатления другого человека. Тоже семнадцатилетним, он вслед за Родсом проплыл тем же самым путем несколькими годами позднее. С этого плавания, писал он в старости, «началось мое воспитание; моими учителями были игроки, авантюристы и женщины свободных нравов — те, кто составили большинство в списке пассажиров старого, изъеденного ржавчиной «Мавра». Я буквально ощущал, как отрочество покидает меня. Помню, как на пятую ночь, вконец истерзанный морской болезнью, я стоял на корме «Мавра» и мысленно возвращался домой, в Англию, по другую сторону этой черной воды. В каюте позади меня кричали женщины, неистовствовали игроки, дрались пьяные. У меня так щемило сердце, что я зарыдал тогда. Но это были мои последние слезы. Кожа моя начала грубеть».