Аполлон Давидсон - Сесил Родс — строитель империи

По этой речи видно, как энергично он ринулся снова на политическую сцену.

Тут-то он и написал фразу, которую потом, после его смерти, цитировали чаще любых других его слов. Больше того, она стала пропагандистским кредо всей британской колониальной политики и в этом качестве десятилетиями печаталась на обложках журналов и других изданий Южной Африки, Родезии и самой Англии.

Фраза эта зачастую приводилась в таком виде: «Равные права всем цивилизованным людям к югу от Замбези». Трактовали ее впоследствии расширительно: равные права всем цивилизованным людям не только в Южной Африке, а повсеместно. Назвали даже «принципом Сесила Родса».

Несколькими годами раньше он с предельной ясностью выразил свое отношение к европейски образованным африканцам: «Ученый негр — крайне опасное существо».

Политические лозунги нередко меняют смысл под влиянием обстоятельств. Так произошло и тут. В речи, произнесенной 23 февраля 1900 года, Родс упомянул не «цивилизованных», а «белых». Одно слово, а смысл сказанного иной. Фраза была рассчитана на буров. Родс надеялся привлечь на свою сторону хоть какую-то часть бурского населения. Он снова стал добиваться их доверия, которого всегда домогался и которое сам же разрушил набегом Джемсона.

Но формулировка о равных правах только для белых вызвала возмущение среди метисов — цветного населения Капской колонии. А именно в это время, в связи с бурской войной, английские власти особенно настойчиво заявляли о либерализме, даже демократизме своей колониальной политики, противопоставляли ее открытому расизму бурских республик, утверждали, что Англия борется за человеческие права небелых, попранные бурами.

Ассоциация цветных избирателей послала Родсу номер газеты «Истерн провинс гералд» с текстом его выступления и задала вопрос, как же понимать фразу о правах. Вот тогда-то Родс и изменил свой первоначальный лозунг. Он вернул газету, написав на полях: «Мой девиз — равные права каждому цивилизованному мужчине, живущему южнее Замбези. Кто может считаться цивилизованным? Каждый — как черный, так и белый, — если он достаточно образован, чтобы написать свое имя, а также обладает недвижимой собственностью или заработком. И конечно, не бродяга».

Через десять лет вся эта история была воспроизведена в кейптаунской газете «АПО», которую издавали цветные.

Самому Родсу эта фраза дала политический капитал только посмертно. Тогда же, при жизни, даже этот ход не помог ему восстановить утраченное место на официальной сцене.

Какие-то знаки внимания он, разумеется, получал. Приветствия. Даже от мусульманской общины города Кимберли. Но разве об этом он мечтал…

Родс стал метаться. Приехав из Кимберли в Кейптаун, он почти сразу же отплыл в Англию, а оттуда вскоре опять вернулся в Африку, но не в те страны, где шла война и куда, казалось бы, его должно было тянуть. Нет, он отправился на несколько месяцев путешествовать по Родезии. И в июне, когда в Капской колонии возник правительственный кризис и произошел раскол между министрами, которых Родс когда-то «выводил в люди», он у себя в Родезии даже постарался быть вдали от телеграфа, чтобы не слышать неприятных вестей.

Но в октябре 1900-го он все-таки снова приехал в Кейптаун, снова выступил с речью. Вероятно, он ясно осознал, что весь мир видит в нем виновника войны, неожиданно оказавшейся такой кровавой. Должно быть, поэтому он и обратился к аудитории со словами:

— Вы все время слышите, что эту войну вызвал вот такой-то или такой-то. Я скажу вам подлинную причину войны.

И он возложил вину… на нескольких депутатов капского парламента.

К этому времени Родс уже и сам, кажется, перестал претендовать на крупную политическую роль. Честолюбие было непоправимо уязвлено, и это пагубно сказывалось на здоровье. Так в отступающих войсках болезней и недомоганий всегда больше.

Друг и душеприказчик Родса писал: «У него уже не было иллюзий. Дело его жизни фактически подошло к концу».

Следующий, 1901 год в неожиданных и не очень оправданных поездках: Кимберли, Булавайо, Мафекинг, опять Кимберли. Потом Англия, Италия, Египет. В начале 1902-го — Англия и сразу же опять Кейптаун.

Все вокруг должно было казаться ему несправедливым и даже непонятным. Сколько бы еще ни упрямились буры, придется им идти на мир. А мир — это значит объединение бурских республик с английскими колониями, создание южноафриканской федерации в составе Британской империи. То, к чему он, Родс, стремился столько лет, ради чего жил. И враги помнят это, не прощают.

А собственная страна, Англия, — разве она благодарна ему? В такой мере, как того заслужил?

И другая несправедливость. Столько было событий, в которых он, Родс, лично не участвовал, не рисковал жизнью, не разделял всех тягот, и все же их связывали с его именем, его считали героем. Так было в войне с ндебелами, в 1893-м, и в походе пионеров, в 1890-м. А тут? Он четыре месяца был в осаде, кругом грохотали снаряды. И если бы Кимберли пал, буры могли его просто растерзать. Так разве не должны все вокруг понимать это, ценить?

Но нет, ничуть не бывало.

Для одних герои этой войны — бурские генералы. Луис Бота, новый трансваальский главнокомандующий, преемник старого врага, Пита Жубера. Или Девет. Из Оранжевой. Его фотографиями полны газеты всего мира. Деларей. Ему приписывают изобретение траншей, этих щелей в земле, где можно прятаться от шрапнели. Чуть не побратались когда-то с Делареем, внуков его крестил… Но все это — до злополучного набега… Из-за Деларея и из-за таких, как он, и схватили тогда доктора Джима…

Да даже Крюгер. Армию его громят, столицу заняли, пришлось ему бежать в Европу, а он все в героях. Ну, кайзер Вильгельм его, слава богу, в Германию не пустил. Но Франция-то, Франция! Весь Марсель высыпал встречать его. Банкет на четыреста персон устроили. Всюду только и разговоров, что о нем, о его окладистой бороде, черном сюртуке, о его неизменной трубке. Да о том, что Библия у него всегда в руках. И лицо его почему-то всем кажется добродушным.

А сами-то! Ведь и о бурах толком ничего почти не знают. Прибыли мальгаши на Парижскую выставку, так их приняли за буров, кричали: «Да здравствуют буры!»

И все равно речи Крюгера идут в Марселе под гром аплодисментов. Потом так же бурно в Лионе, потом — в Дижоне. Кто-то даже сравнил этот триумф с тем, как Наполеон, покинув Эльбу и высадившись на юге, победно шествовал по Франции.

На знаменитой Парижской выставке 1900 года в центре внимания — экспонировавшаяся там бурская ферма. Парижане спрашивают друг у друга:

— Ты видел ферму?

А какой-то Эдмон Ростан, уроженец Марселя, еще молодой, но, говорят, уже известный, написал даже стихи «Гимн Крюгеру»: