Аполлон Давидсон - Сесил Родс — строитель империи

А какой каскад насмешек французы обрушивают на него, Сесила Родса. В журнале «Рир» Джон Буль говорит Родсу:

— Теперь понятно. Величественные деяния — это кровь других людей.

Ну, это все у тех, кто не любит Англию и болеет за буров.

А соотечественники? Они-то кого выбирают себе героями?

Пожалуйста — лорд Робертс.

Прозвище — Бобс.

Фельдмаршал, командующий…

Что ж, он в своем деле не последний. Но и лошадей таких рослых тоже выбирает не зря. Как величествен верхом! Не разглядишь, какой он маленький и что ему уже под семьдесят.

Или Китченер… Холодными глазами его восторгаются, а что лицо зачастую брезгливое — не замечают. Да, начальник штаба у самого Робертса, а вскоре — и на месте Робертса… Как любили они, Родс и Китченер, ранним утром проехаться верхом по лондонскому парку… Как это было недавно! И давно…

Но Китченер, как и Робертс, дослужившись до высоких воинских званий, воевал ведь пока только с азиатами и африканцами. Правда, Китченер повидал и франко-прусскую войну. Но тогда ему было только двадцать, и у французов он был просто добровольцем…

Посмотрим еще, смогут ли они довести дело до конца… Конечно, под их началом сражаются и части, которые дрались в Крымскую кампанию, под Балаклавой, да с той-то поры воды утекло немало…

Сколько пишут о Киплинге! Как создал отряд волонтеров, как навещал раненых, как собирал деньги для солдатских семей, как отдавал на войну гонорары за свои стихи и поэмы!

И вокруг Баден-Пауэла создали шумиху. Ну, бедняга, пожалуй, заслужил. Его все-таки держали в осаде почти на сто дней дольше. На этот маленький Мафекинг буры выпустили двадцать тысяч снарядов! Бог с ним…

…Но вот хоть этот молоденький репортер Уинстон Черчилль, сын того недотепы, что ездил по Родезии в 91-м… Ну, бежал из плена. Ну, назначили буры за его голову 25 фунтов. Не ахти как высоко оценили. Но вернулся в Лондон этот мальчишка — львом сезона стал, в парламент сразу выбрали!

Даже его тетка, леди Сара, и та ходит в героинях, и только потому, что сумела пробраться в осажденный Мафекинг к своему мужу, офицеру.

Газетных восторгов на всех хватает…

А его, Родса, никому не приходит в голову считать героем! К нему относятся как к тому мавру, который сделал свое дело и которому остается только уйти.

На самом деле, конечно, было не совсем так, а может быть, и совсем не так. Правители Англии не собирались делать из Родса козла отпущения. Но сделать его героем этой войны было трудно — слишком многие видели в нем виновника потоков лившейся крови.

Да и сам Родс подставлял себя под удары. Анекдотические рассказы о его распрях с военными во время осады Кимберли не составили ему славы.

А потом еще скандал из-за счета, который «Де Бирс» предъявила британскому казначейству. Речь шла об убытках, понесенных компанией во время осады Кимберли. Счет был на триста тысяч фунтов. И даже такие:

За венок, возложенный на могилу убитого офицера 19 ф. 10 ш

За наем кеба для корреспондентов, находящихся при компании… 20 ф.

Посыльным, доставлявшим из Молдеррифира в Кимберли газеты для Сесила Родса.. 788 ф.

За доставку письма Родса в Мафекинг… 25 ф.

Правительство вернуло счет с намеком, что надо бы совесть иметь. Но компания не прекратила своих домогательств, она лишь сократила их до 54 641 фунта 4 шиллингов 9 пенсов. Один из депутатов — ирландец — сделал в палате общин запрос по поводу этого счета, огласив возмутительные, с его точки зрения, требования компании.

Могло это способствовать популярности Родса? Он, всегда чувствовавший настроения публики, теперь вредил себе. Да еще как!

Несколькими годами раньше сам бы прекрасно понял, что такие поступки совершенно недопустимы, во всяком случае до той поры, покуда не кончилась война и страсти не поостыли. Теперь — нет. Не понимал. Может быть, сам себя убеждал, что Кимберли отстояли навербованные им волонтеры. А если так, то вроде бы можно…

Но настроения вокруг были иные. Понять это и тем более смириться он никак не мог.

Шла война, которую весь мир считал его войной. А он не находил себе ни места, ни дела. Что его заставляло метаться? Действительно определенные, конкретные неудачи? Или самое гнетущее — разлад с самим собой?

Может быть, он впервые стал подводить итоги своей жизни, оценивать совершенное. Казалось бы, как много сумел сделать…

Но не то, не так! Не пришел «конец всем войнам», о котором Родс наивно писал еще в первом политическом завещании. Да и сами англичане — нация, которой он готовил столь блестящее будущее, — разве они оправдали его надежды?

Тоску о несбывшемся он, конечно, познал. Задумался ли тогда и над какими-то другими сторонами жизни, кроме деловых и политических? Ведомо ли было ему чувство, которое почему-то с насмешкой именуют мировой скорбью? Посещали ли его те мысли, о которых писал Салтыков-Щедрин: «Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал — благоденствовал, а понял — удавился!»

Родс оказался на склоне своей карьеры, да и жизни, довольно рано, в сущности лет с сорока трех — с набега Джемсона. Но сознание этого пришло позднее. Как же он осмысливал тогда свое прошлое?

Создается впечатление, что возвыситься над своими действиями, посмотреть на них со стороны ему было трудно. Из него не вышло бы ни Талейрана, ни Фуше, ни лукавого византийца Прокопия Кесарийского, который, утверждая официальные политические догмы, втихомолку писал свою «Тайную историю».

Многие биографы Родса называют его натурой цельной, подчеркивая тем самым, что его никогда не терзали сомнения. Похвала ли это? С античных времен известно, что человек соткан из противоречий и именно во внутренней борьбе рождается его духовная ценность.

Всю сознательную жизнь Родс держался примерно одних и тех же взглядов. Да действительность не так уж во многом заставляла его их пересматривать. Ведь то, что он проповедовал, английские власти шаг за шагом претворяли в жизнь! Но делали это уже не его руки, он не чувствовал себя напрямую режиссером событий. Отсюда и обиженность, и мнительность.

Бывшему премьер-министру, бывшему члену Королевского тайного совета поневоле приходилось становиться в позу человека, хотя и обойденного, оскорбленного, но все же не унижающего себя жалобами и пререканиями.