Евмен Доломан - На безымянной высоте

Лейтенант Покрищак докладывает капитану Походько, что батальон выстроен. На левом виске Покрищака, почти у глаза, темнеет довольно большая — больше пятака — ссадина. Осколок немецкого снаряда скользнул по виску, когда штурмовали Турецкий мост.

Капитан Походько ставит перед нами новую боевую задачу: не дать врагу прорваться через рубеж нашей обороны в Довжке!

Нам дают время, чтобы пообедать, — и на Довжок.

Пока носимся с котелками и кружками, на площади, где только что стоял батальон, происходит сутолока… Выстраивают сотню, а может быть, и больше, пленных, которых здесь, в Старой крепости, освободила наша рота.

Они работали в одной из подвижных мастерских в районе Довжка.

Когда же «заиграли» «катюши» и началась стрельба, пленные прикончили своих надсмотрщиков и спрятались в укрытие, только бы немцы не погнали их дальше. Выждали, пока все понемногу утихло, а потом объявились…

Стоят они, с непривычки к солнцу щурят глаза, стоят в немецком тряпье — непохожие на своих.

— У нас нет сейчас времени детально разобраться, кто, где и когда оказался в плену. Разные бывают причины, разные обстоятельства. — Комбат немного помолчал, будто взвешивая то, что должен был сказать, и громче добавил: — Факт остается фактом: в плену вас заставляли работать на врага.

Парни в шеренге опускают глаза.

— Так вот, — продолжает капитан Походько, — вам можно сказать, выдался счастливый случай отомстить за это фашистам. Командование нашей части дает вам такое право. — Быстрым взглядом пробежал по шеренге. — Кто согласен, слушай мою команду: «Три шага вперед!»

Вся пестрая шеренга всколыхнулась и, продвинувшись на три шага вперед, замерла.

Комбат, немного помолчав, добавил:

— Поверьте мне, ребята, вам здорово повезло. Ведь не каждому выпадает честь воевать в такой части, как наша, — в добровольческой. Бойцы-ветераны расскажут вам ее историю. А я хочу предупредить вас, вернее — предостеречь: у нас трусов или паникеров нет. В самых трудных условиях держись, не смей позорить честь добровольца, честь гвардейца… Думаю, что если бы и объявился какой-нибудь трус, то его бы прикончили на месте свои же. Но таких — не было. Надеюсь, что и среди вас таких не найдется. Все!

В стороне от комбата стоит целая группа наших батальонных офицеров.

— Что-то я не вижу капитана Чухно? — говорит Николай Губа.

— Да ему здесь, видно, нечего делать, — отвечает старшина Гаршин. — Подмочил себе репутацию в Ромашовке… Да и документы так и не нашел… Теперь ждет решения своей участи. Может угодить и под военный трибунал…

— А пополнение нам нужно, — после короткой паузы отзывается Губа. — Нас за этот месяц очень потрепали. Пооставляли мы могилки и в Збараже, и около Волочиска, и в Ромашовке, и в Скалате, и в Гримайлове, и здесь, в Довжке, и в самом Каменец-Подольском есть свеженькие. И еще будут, ведь бои не стихают… — И добавляет: — После войны будут приезжать матери с Урала и других мест к сыновним могилам на поклон. И сюда, и на Орловщину приедут…

— Если бы на этом закончилось, — тихо говорит Пахуцкий. — Да по всему видно, что нет. Придется нам гнать ею до самого Берлина, а то и дальше… Значит, и могилки останутся на пути. И матерям придется ехать на поклон или на поминки за тридевять земель, в места, которых и во сне не видели. Думал ли кто-нибудь перед войной о таком горе…

Чопик, который после «губы» несколько дней был молчалив и угрюм, теперь начал приходить в себя… Выслушав рассуждения Николая Губы, говорит:

— Давайте, хлопцы, не накликать беды, она и сама придет. — Встряхивает огненным вьющимся чубом, прилаживает шапку на макушке. — Больше укокошим их сегодня — меньше на завтра останется. Будет нам легче, чем было. И нечего, братцы, нос вешать. Все идет правильно! — Вскакивает на ноги и, легко семеня, спешит к своему пулемету.

Освобожденных из плена по три-четыре человека распределяют в каждое отделение. Таким образом, пополняются почти все отделения, даже те, где оставалось по два-три бойца. Командирами назначают, если нет сержанта, какого-нибудь из рядовых ветеранов. Мой взвод пополнили двенадцать новичков. Когда я разделил их по отделениям, ко мне подошел замполит Сугоскул:

— Ну как, Стародуб, веселее стало воевать? Ведь нашего полку прибыло! — И добавил: — Ты скажи мне, Стародуб, что слышно о Грищенко Грише?

Меня поражала удивительная память на людей нашего замполита. Стоило ему один лишь раз побеседовать с человеком, познакомиться — и уже он запоминал его на месяцы, на годы, а быть может, и на всю жизнь. Запоминал не только имя, фамилию, отчество, но и его гражданскую профессию. Возможно, это врожденное качество, а может быть, натренированность… Ведь он, замполит, до войны работал секретарем одного из сельских районов Челябинской области. Приходилось дело иметь со многими людьми.

— Лида Петушкова передавала, — отвечаю замполиту, — что его из армейского госпиталя отправили в Киев. Больше ничего не известно, ведь писем еще нет.

— Ну, это уже хорошо. Думаю, там его выходят. — Капитан, видно, хотел еще о чем-то спросить, но прозвучала команда Покрищака строиться.

— Разрешите? — отдаю честь капитану.

— Беги, беги! — кивнул головой, и я помчался к своим.

Новичков вооружили трофейными автоматами и пулеметами — этого добра было вдоволь. Хуже с обмундированием. Они, прослышав или догадавшись, что на всех не хватит, такую устроили толчею около каптерки — даже грустно было смотреть. Через головы лезли, только бы схватить шинельку или шапку. Наверное, очень уж надоело ходить в осточертевших немецких лахах-обносках, да и по своему родному, видать, соскучились… Примеряя шапки со звездочками, радовались, тешились, как дети…

На окраине Довжка окапываемся за каменными оградами, которые тянутся сплошной стеной вдоль улицы, ведущей на Оринин. Пэтээровцы между нами устраивают гнезда для своих длинноствольных ружей.

Чопик со своим «станкачом» выдвинулся на угол улицы, где самый широкий сектор обстрела. Слева и справа от дороги, за малюсенькими огородами, тоже окапываются автоматчики. Это чтобы немцы не обошли нас, не ударили в спину.

Четыре танка — только четыре, остальные заняты обороной города — ищут надежные прикрытия, чтобы, оставаясь незамеченными, бить с короткой дистанции по «тиграм» или «пантерам». К этому вынуждает кроме желания не пропустить врага еще и то, что в каждой машине осталось считанное количество снарядов. А надеяться, что их подкинут, нечего. Мы только что узнали: немецкая танковая колонна прорвалась через Оринин, смяв там наш заслон, и уже двинулась на Довжок. И вот мы снова отрезаны от тылов. Так что не подвезут нам пока ни боеприпасов, ни горючего.